Цветаева вчера еще: Вчера ещё в глаза глядел — Цветаева. Полный текст стихотворения — Вчера ещё в глаза глядел

Книга Вчера еще в глаза глядел (сборник) читать онлайн Марина Цветаева

Книги→
Поэзия →
Марина Цветаева →
Вчера еще в глаза глядел (сборник)

Select
rating
Дать оценку 1/5Дать оценку 2/5Дать оценку 3/5Дать оценку 4/5Дать оценку 5/5

Купить

Изменить размер шрифта

—

+

«Вчера еще в глаза глядел…», Цветаева, Марина Ивановна — Поэзия

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче — всё косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел,-

Всё жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времен:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей — вода, и кровь —

Вода,- в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха — Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Вчера еще — в ногах лежал!

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал,-

Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду

Стою — немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать:

«За что, за что терплю и бедствую?»

«Отцеловал — колесовать:

Другую целовать»,- ответствуют.

Жить приучил в самом огне,

Сам бросил — в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе — я сделала?

Всё ведаю — не прекословь!

Вновь зрячая — уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

Самo — что дерево трясти! —

В срок яблоко спадает спелое…

— За всё, за всё меня прости,

Мой милый,- что тебе я сделала!

Марина Цветаева периодически влюблялась и в женщин, и в мужчин. Среди ее избранников был и Осип Мандельштам, с которым Цветаевапознакомилась в 1916 году. Этот роман протекал весьма своеобразно, так как влюбленных разделяли сотни километров. Мандельштам жил в холодном и промозглом Петербурге, считая этот город самым лучшим на земле. Цветаева же с трудом представляла себе существование вне Москвы, где прошли ее детство и юность. Поэтому короткие встречи сменялись длинными письмами и стихотворными дуэлями, в которых не было победителей и побежденных.

Однако в 1920 году Марина Цветаева осознала, что ее связывают с Мандельштамом не столько чувства, сколько общие взгляды на творчество. С этого момента их отношения изменились, приняв более спокойный и уравновешенный характер. К тому же Иосиф Мандельштам встречает свою будущую супругу Надежду Хазину, понимая, что именно с этой женщиной он может быть по-настоящему счастлив. В итоге Цветаеваотправляет ему стихотворение «Вчера еще в глаза глядел…», которому суждено поставить точку в этом непростом и необычном романе.

С первого взгляда может показаться, что поэтесса упрекает возлюбленного в том, что он «нынче все косится в сторону», избегает встреч и ведет себя так, словно бы их разделяет пропасть. Поэтому вполне естественно, что Цветаева задается исконно женским вопросом: «Мой милый, что тебе я сделала?». Она понимает, что любовь, какой бы сильной они ни была рано или поздно проходит. И тогда уже от двух некогда близких людей напрямую зависит то, как сложатся их отношения. Чаще всего они расстаются, и в этом Цветаева видит определенную закономерность. Но пережить ту боль, которую она испытывает, не так-то просто. «Где отступается Любовь, там подступает Смерть-садовница», — отмечает поэтесса. Цветаева не собирается покидать этот бренный мир, но ее сердце разбито, и вернуть прошлое уже невозможно. Действительно, «в срок яблоко спадает спелое», и никому не под силу вновь закрепить его на ветке. Поэтессе остается лишь просить прощение за все свои ошибки, ведь когда двое расстаются, то каждый виноват в том, что произошло.

Стоит отметить, что Цветаева и Мандельштам все же смогли остаться добрыми друзьями, хотя судьбе было угодно, чтобы они больше никогда не встретились. В 1922 году Марина Цветаева эмигрировала за границу и воссоединилась с супругом Сергеем Эфроном. Когда же семья поэтессы вновь вернулась в Россию, то Иосиф Мандельштам по обвинению в антисоветской деятельности уже был арестован и расстрелян.

Poetry Birmingham Literary Journal — Выпуск 9 — От редакции — Poetry Birmingham

Науш Сабах

Утверждение «я люблю поэзию, но не современную поэзию» и обратное ему «я люблю поэзию, но только современную поэзию» стоят друг друга — ничего не стоят. Не любитель поэзии. . . будет говорить такие вещи, ни один настоящий любитель поэзии не станет отрезать вчерашнюю — и всегда» — действительность в пользу сегодняшней. . . никто не совершит — перед искусством, перед природой — греха политиков: воздвигнуть полюс разногласий на почве единства.

— Марина Цветаева, Искусство в свете совести: восемь очерков о поэзии , пер. Анжела Ливингстон (Нортумберленд: Bloodaxe Books Ltd, 2010), 88 – 89.

Журналы поэзии часто являются такой площадкой, и большая часть удовольствия от их чтения приходит от знакомства со свежими критическими взглядами и оценками вчерашней поэзии наряду с недавно опубликованными современными работать таким образом, чтобы зажечь связь и обогатить наши отношения с искусством. Хотя, надо сказать, у нас бывают разногласия, но спорт, и журналы тоже благодатная почва для этого.

«Любители поэзии» будут испытывать к ней сложные и навязчивые чувства, включая отвращение, и современная поэзия также не является монолитом, поскольку многие поэзии существуют одновременно. И все же осуждать век так же легко, как и глупо; познать это и найти поэтов, которые это делают, отметить и превзойти. Исчезающе малая читательская аудитория по сравнению с избытком публикуемой поэзии — и редакторы прекрасно осознают это благодаря разнице в представленных материалах по сравнению с продажами — имеет эффект домино, о котором сокрушались десятилетиями: изолированность, ведущая к отсутствию независимости, что приводит к отсутствию критической остроты в обсуждении или оценке поэзии дня. Вчерашняя поэзия может показаться более неизменной и проницательной; несмотря на недостающие части, с течением времени достаточное количество головоломки было собрано и устроено, чтобы мы могли собрать ее воедино, но это также делает особенно приятным искать и публиковать критиков, которые могут четко оценить момент.

Эссе Цветаевой касается современности поэта, степени раскрытия им своего времени и места, есть свое время и место. Она утверждает, что универсальное произведение, выходя за пределы этого, обнаруживает все то, что не является его временем и не его местом, и все же: «Всякий поэт по существу эмигрант . . . На поэта. . . есть особый знак дискомфорта, по которому вы узнаете его даже в его собственном доме. эмигрант из бессмертия во времени, не вернувшийся в его собственный рай. Вспомните самые разные из них: чье лицо показывает присутствие? Все они — там. Родство с почвой или народом, национальность, раса, класс и та современность, которую они создают, — все это только поверхность, первый или седьмой слой кожи, который поэт только и делает, что изо всех сил старается сбросить». Затем поэт сотворит современный момент, будучи, по сути, внутренне изгнанным из своего времени и места. Это кажется правильным, настроенная обособленность поэта — или любого художника — от всего, к чему они имеют особую чувствительность. Это расстояние, необходимое для любого наблюдения или творчества, которое выходит за пределы поверхности.

Возьмем бирмингемских поэтов и их особое внимание к звукам слов, их звуковым значениям и звуковым суггестивностям, их непостоянной оторванности от места или призрачности, сверхъестественному присутствию и заряду мест, которые они создают в своих стихах. . Они безошибочно здесь и здесь становятся в другом месте в их руках, слово становится вместилищем для другого слова с другим значением; универсальная поэма выходит за пределы и таким образом внедряется в качестве нового языка. С тех пор как У. К. Уильямс сказал, что стихотворение — это машина, состоящая из слов, поэты по-разному переформулировали фразу, чтобы попытаться рассказать нам, что это за машина и что она делает. Здесь стихотворение — музицирующая машина движения — это рабочая песня. Металлический лязг кузниц звучит под музыку метра этого города. Однако это место, где разрушение, непризнание и непринадлежность являются основополагающими. Точно так же, как Оден вернулся в город, который он не узнал, мы все тоже, месяц за месяцем и год за годом. Это поверхностное родство с Бирмингемом является связующим звеном, связывающим это издание от выпуска к выпуску и от редактора к редактору. В этом номере он начинается с двух эссе о Макнисе и Одене, которые используют город как окно в свою работу. Я верю, что наши читатели не устанут от Бирмингема, как я надеюсь, что они не устанут от самой поэзии.

«Тогда» и «сейчас» рассматриваются Фредом Д’Агьяром в его обзоре двух антологий. Есть оценка качеств обоих, их звуков и идиосинкразии, но также есть вызов воспринимаемой атомизации. Ян Макмиллан рассматривает, как современные писатели обновляют форму сонета; именно живые поэты возделывают эту благодатную «почву единства». Настоящее измеряется прошлым или каким-то воображаемым будущим, и, несмотря на то, что их творчество основано на удивлении и верности происходящему, поэты часто находят настоящее недостаточным; это сырой материал для воображения и создания заново. Жаклин Сафра излагает аргументы в пользу поэзии с определенной целью, о роли поэтов и их искусства в формировании прогрессивного будущего. Искусство как активизм вызывает во мне определенное сопротивление — ни в коем случае не полное, но есть ощущение, что такая работа имеет запеченную плоскость. Однако плоскостность тоже имеет свои достоинства, как отмечает Норин Масуд, которая делает обзор Письма Бэзила Бантинга сюда — подтвердят.

Оставляю вам еще Цветаеву: «Брак поэта на времени есть брак принужденный, следовательно, ненадежный. В лучшем случае bonne mine à mauvais jeu [использовать лучшее из плохой ситуации], в худшем случае, постоянное и действительное, одна неверность за другой с одним и тем же любовником. . «Любовница» — это то, из чего поэт эмигрант , и это то, что делает ее поэтом.

Кафе Марины Цветаевой «Славия», Прага, Чехия

Архитектура

7 июня 2017 г. russianmonuments 2 комментария

Щелкните фото для увеличения .

Редко так делаю, но опять лажу. Я не делал эти фотографии. Моя жена Оксана Мысина так и сделала, когда недавно была в Праге на съемках документального фильма о великой русской поэтессе Марине Цветаевой.
Цветаева (1892-1941) провела большую часть 19 лет22-1925 в Чехословакии. По общему мнению, она любила эту страну и ее столицу Прагу и очень скучала по ней, когда ей пришлось ее покинуть. В то же время жизнь здесь никогда не была легкой. Ее семейная жизнь подвергалась огромному стрессу, и ей почти не на что было жить. Она приехала в Чехословакию, чтобы быть со своим мужем Сергеем Эфроном, бывшим солдатом белой армии, которого, как она думала, когда-то убили на Гражданской войне и который собирался поступить в Карлов университет в Праге. Но у них практически не было денег и жили они, в лучшем случае, впроголодь.
У Цветаевой было ищущее сердце, и, борясь за выживание с мужем и дочерью Ариадной, она ввязалась в широко разрекламированный роман с бывшим военным Константином Родзевичем. После того, как это закончилось в 1923 году, у нее начался эпистолярный роман с Борисом Пастернаком. Хотя на самом деле они не встречались до 1935 года в Париже, пик их эпистолярных отношений сделал их одним из самых известных любовных романов, объединивших русских писателей. На всякий случай немецкий поэт Райнер Мария Рильке также ненадолго стал частью этих отношений, поскольку все они обменивались мыслями, стихами и эмоциональными устремлениями в оживленной переписке, которая внезапно оборвалась со смертью Рильке в 1919 году.26.
Моя подруга и коллега Александра Смит выложила, похоже, текст Анастасии Копршивовой, который так хорошо описывает подробности этого периода, что я просто перехожу к нему:
« В самой Праге Цветаева прожила менее года, с осени 1923 по весну 1924. В столице Эфрон поселился в чердачной комнате в районе Смихова на Шведской улице в доме № 51, на стене которого в 1989 году была открыта мемориальная доска, посвященная поэтессе. Вспоминая об этом В квартире Цветаева писала: «У меня в Праге прекрасные большие окна, открывающие весь город и все небо, улицы с их лестницами, дали, поезда и туман» 9 .0010
Марина Цветаева ежедневно посещала места, кишащие русской эмиграцией, центром которых была церковь св. Николая на Староместской площади и гостиница Беранек (Белеградская, 110, Тылово нам.). В просторных залах гостиницы устраивались культурные вечера Чешско-российской ассоциации во главе с Анной Тесковой, ставшей впоследствии самым близким и верным другом Цветаевой. В письмах к Тесковой из Франции в Чехословакию Цветаева подробно писала о своем увлечении Прагой. Их переписка длилась почти десять лет, с 19с 25 по 1939 год и навсегда прервалась после возвращения семьи Эфронов в СССР.
Марина Цветаева любила долгие прогулки, Прагу мерила своими шагами. В письмах к Тесковой она часто вспоминает Оленью впадину у Пражского Града, называя ее Медвежьей впадиной в честь живших там сибирских медведей. Она любила бродить по тропинкам Петржинского холма, который напоминал ей «грудь новобранца, поверженного снарядом», часами любовалась городскими скверами, морем с посеревших, обветшалых крыш и наблюдала за излучины реки Влтавы с ее островами.
Она любила черно-белые булыжники тротуаров, похожие на шахматную доску, по которой невидимая рука судьбы переставляла людей, как пешек – «как кто-то играет в нас». атмосфера тайн и загадок. Она любила Карлов мост. Там, на берегу Влтавы, ее всегда ждал памятник Брунцвику, рыцарю с золотым мечом и такой же прической, как у нее. В 30-х годах в письме к Анне Тесковой Цветаева просила ее прислать в Париж фотографии «моего рыцаря», общий вид города и «море крыш с пражскими мостами» 9.0010
Пражский период остается одним из самых ярких в творчестве Цветаевой. На протяжении всех последующих лет поэтесса бережно хранила в памяти любимый город ».

Помимо упомянутых выше мест, еще одним любимым местом Цветаевой в Праге было кафе «Славия». У нее часто были причины бывать в этом районе, потому что рядом находилась редакция русского эмигрантского журнала «Воля России ». Цветаева часто публиковала свои стихи в этом издании, которое редактировал известный эмигрантский литератор Марк Слоним (часто пишется по-английски как Марк). Сообщается, что Цветаева, у которой не было лишних денег на роскошь популярного кафе, часто брала всего лишь стакан воды и часами сидела здесь, сочиняя стихи. Само здание датируется 14 веком. С 1881 года в нем находится знаменитое кафе «Славия». Даже сегодня в этом месте легко увидеть романтизм и очарование старины. Можно предположить, что здесь мало что изменилось с тех пор, как Цветаева была завсегдатаем. одно дело изменил — знаменитая картина, висящая на задней стене кафе. Сегодня мы видим копию картины Виктора Оливы «Любительница абсента », тогда как во времена Цветаевой в этом пространстве была картина Славия, мать славян. (Эта картина, несмотря на протесты пражан, в 1997 году была перенесена в пражскую художественную галерею.)
Практически с самого начала «Славия» была пристанищем художников и ремесленников. Он расположен на набережной Сметаны, прямо напротив Национального театра и прямо на берегу Влтавы. По легенде, в первые годы работы кафе завсегдатаем великого чешского композитора Бедржиха Сметаны, а в последующие десятилетия его также посещали писатель, ставший президентом, Вацлав Гавел, поэты Иржи Коларж и Ярослав Зайферт, а также художник-символист Ян Зрзави. Наверняка Цветаева была не единственной русской эмигранткой, проводившей здесь время в XIX веке.20-х годов, хотя мне еще предстоит найти записи других.

Нравится:

Нравится Загрузка…

Борис ПастернакМарина ЦветаеваМарк СлонимОксана Мысина

Искать:

Введите адрес электронной почты, чтобы подписаться на этот блог и получать уведомления о новых сообщениях по электронной почте.

Адрес электронной почты:

Присоединиться к 116 другим подписчикам

Следите за русской культурой в Достопримечательности на WordPress.