5 ошибок матери в общении с дочерью, которые ребёнок запомнит на всю жизнь
Материнская любовь — это то, что нельзя увидеть или потрогать, но можно прочувствовать. Однако даже самые нежные и заботливые родительницы иногда совершают ошибки, которые могут помешать созданию доверительных отношений и глубокого взаимопонимания между матерью и дочерью. Рассказываем о пяти наиболее распространённых ошибках, которые нужно избегать в общении с девочкой, если не хотите, чтобы ребёнок потом всю жизнь вас тайно ненавидел.
1. Слишком сильно контролируете
Как маме сблизиться с дочкой. Фото © Shutterstock
Контроль и забота о ребёнке — это нормальное явление. Но сильный надзор может нанести вред отношениям между матерью и дочерью. Если родительница слишком много контролирует чадо, это в итоге приведёт к чувству ущемления свободы и независимости со стороны ребёнка.
Что делать: маме необходимо научиться доверять своей дочери и давать той больше свободы и независимости.
Конечно, необходимо устанавливать правила и границы, но не следует излишне контролировать каждый шаг малышки.
2. Недостаточно поддерживаете свою дочь
Мать должна быть для дочери не только авторитетом, но и наставником, другом и опорой. Недостаток поддержки и внимания со стороны родительницы может привести к тому, что та почувствует себя одинокой и непонятой.
Что делать: матери необходимо проявлять больше внимания и заботы по отношению к ребёнку. Помогать, выражать свою поддержку в трудных ситуациях. Это поможет дочке почувствовать себя важной и любимой в семье.
3. Сравниваете дочь с другими детьми
Как матери построить доверительные отношения с дочерью. Фото © Shutterstock
Сравнение дочери с другими детьми — это одна из наиболее распростраённых ошибок, которые могут привести к падению самооценки и неуверенности в себе. Каждый ребёнок уникален и имеет свои особенности, поэтому равняться на кого-то или выделять особенных среди остальных не стоит.
Что делать: учитывайте индивидуальные качества и потребности своей дочери, а не пытайте подстроить её под поведение других детей. Важно выражать признание и уважение к уникальности своего чада и поощрять любые достижения.
4. Не идёте на компромиссы
Конфликты и разногласия неизбежны в любых связях между людьми, включая и отношения между матерью и дочерью. Но излишний авторитаризм, отсутствие компромиссов и умения договариваться может привести к растущей враждебности ребёнка и его отчуждению от родителей.
Что делать: нужно учиться искать решения, которые будут устраивать обе стороны. Стоит научить дочь через компромиссы выражать свои чувства и потребности, быть открытой к обсуждению и поиску нестандартных решений.
5. Не умеете разговаривать
Ошибки в воспитании дочери. Фото © Shutterstock
Один из главных факторов, влияющих на отношения между матерью и дочерью, — это умение эффективно общаться. К сожалению, многие матери не уделяют достаточного внимания развитию коммуникационных навыков, что приводит к множеству недопониманий и конфликтов.
Что делать: уделите больше времени разговорам с дочерью. Интересуйтесь её мнением, задавайте открытые вопросы и старайтесь разобраться в её точке зрения. Также важно использовать «я-сообщения», чтобы не обвинять дочь в чём-то, а выражать свои чувства и эмоции. Например, не «ты меня не слушаешь», а «мне кажется, что тебе не интересно со мной общаться».
Конечно, взаимоотношения матерей и дочерей — совсем не так просты, как нам хотелось бы. Но, следуя этим не таким уж сложным правилам, можно сделать совместное существование гораздо более приятным для каждой из членов семьи.
10 истин, которые пора бы усвоить каждой современной женщине
Трагедия «хороших девочек»: почему не стоит жертвовать всем ради матерей
Когда мама требует у маленькой дочери эмоциональной поддержки, у девочки есть два пути — подчиняться маме или бунтовать. И первый из них — верный способ стать той самой «хорошей девочкой», уверенной, что мамино одобрение можно только заслужить.
О том, как выйти из этого порочного круга, — в отрывке книги Бетани Уэбстер «Обретение внутренней матери. Как проработать материнскую травму и обрести личную силу».
В детстве ребенок полностью зависит от матери и ждет от нее физической, ментальной и эмоциональной поддержки. Именно поэтому динамика отношений между маленькой девочкой и ее матерью в идеале представляет собой дорогу с односторонним движением, где поддержка непрерывно поступает от матери к дочери. Однако одной из многих разновидностей материнской травмы является распространенная обратная динамика, когда мать требует от дочери оказывать ей интеллектуальную и эмоциональную поддержку. Эти требования неадекватны, а подмена ролей наносит невероятный вред дочери, пагубно влияя на ее самооценку, уверенность в себе и чувство собственной значимости.
Чтобы выполнить требования матери и удовлетворить ее эмоциональные нужды, маленькой дочери приходится подавлять собственные потребности, естественные на данном этапе развития.
Мать должна зеркалить эмоции дочери, а вместо этого дочь становится эмоциональным зеркалом для матери. Мать должна стать для дочери надежной эмоциональной опорой для исследования мира, а вместо этого дочь чувствует себя обязанной стать надежной эмоциональной опорой для матери.
Дочь уязвима, ее выживание зависит от матери, поэтому у нее нет выбора: или она подчиняется и удовлетворяет потребности матери, или бунтует.
Можно говорить об эксплуатации дочери, когда мать вынуждает ту играть взрослую роль — суррогатного супруга, лучшей подруги, психотерапевта. Когда дочь просят стать для матери «эмоциональным сливом», она больше не может рассчитывать, что мать удовлетворит ее естественные для развивающегося ребенка потребности.
Дочери, которым навязывают родительские функции — «дочки-матери», — могут реагировать на эту динамику по-разному.
- «Если я буду вести себя очень хорошо (послушно, тихо, не буду ни о чем просить), мама наконец заметит меня и позаботится обо мне».
- «Если я буду сильной и стану защищать маму, она меня заметит».
- «Если я дам маме то, что ей нужно, она перестанет обижать меня».
Повзрослев, мы можем начать переносить эту динамику на других людей. Например, на личные отношения: «Если я буду достаточно хорошей, он не станет изменять». Или в профессиональную сферу: «Если я буду работать по выходным, то стану достаточно хорошей и меня повысят».
Незрелые матери конкурируют с дочерями: кто больше заслуживает, чтобы у нее была мама? При этом ребенок усваивает, что материнской заботы и любви может не хватить на всех.
Девочки растут с мыслью, что любви, одобрения и поддержки в мире очень мало и нужно работать не покладая рук, чтобы заслужить эти драгоценные дары
Повзрослев, они притягивают ситуации, в которых воспроизводится этот паттерн. (Все это в равной степени характерно и для мальчиков, вынужденных выполнять родительские функции в семье.)
Детство у «дочек-матерей» украдено.
Дочь не получает подтверждения своей самоценности как человека; ее хвалят, только когда она выполняет определенную функцию (избавляет мать от боли).
Матери ждут от дочерей, что те выслушают жалобы на их проблемы, а потом просят успокоить их и унять их взрослые страхи и тревоги. На дочь может возлагаться ответственность спасать мать от неприятностей, разгребать физические или эмоциональные последствия материнских поступков. Ее могут регулярно призывать в качестве рефери или «решателя проблем».
При этом мать доносит до дочери, что она, мать, слаба, сгибается под грузом забот и не справляется с жизнью. Дочь усваивает, что ее естественные детские потребности — это «слишком» для матери, и винит себя в самом факте своего существования. Маленькая девочка получает четкий посыл: ты не имеешь права иметь потребности и не имеешь права требовать внимания и поддержки просто потому, что ты есть.
Роль «хорошей девочки» сопровождается многочисленными и на первый взгляд заманчивыми бонусами.
Например, дочь могут хвалить и поддерживать, когда она ведет себя как защитница матери, спасает ее и утешает. Ребенок осваивается в этой роли, она дает ему чувство контроля в непредсказуемой среде. Уже повзрослев, «дочки-матери» могут жаждать этой роли и ее преимуществ.
Бывает, что мать отталкивает дочь или подвергает ее унижениям, если дочь выражает свои потребности.
Взрослея, дочь начинает бояться, что мама «легко расстраивается», и может скрывать от матери свое истинное «я», опасаясь, что с ней что-то случится, если она узнает. Матери подпитывают этот страх, притворяясь жертвами; дочери кажется, что она нарушит материнское спокойствие, если осмелится проявить свою индивидуальность. Это может привести к бессознательной установке: «Со мной что-то совсем не так. Мое истинное „я“ ранит окружающих».
Хотя такие дочери для своих матерей являются проекцией «хорошей матери», они также могут стать проекцией «плохой матери». Такой сценарий может разыграться, когда взрослая дочь готова эмоционально сепарироваться от матери.
Мать бессознательно приравнивает сепарацию дочери к отчужденности со стороны собственной матери и может отреагировать инфантильной яростью, пассивной обидой или враждебной критикой.
Матери, которые эксплуатируют дочерей таким образом, часто говорят им: «Как ты смеешь обвинять меня!» или «Ах ты неблагодарная!» — когда дочь выражает недовольство их отношениями или даже хочет просто обсудить их. Мать, лишившая свою дочь детства и заставившая ее эмоционально обслуживать себя, часто приходит в ярость при одной мысли, что дочь осмелилась даже предложить обсудить динамику их отношений, и реагирует агрессией.
Такие матери не хотят знать правду о своей причастности к боли дочерей, потому что это слишком болезненно для них самих. Скорее всего, они не хотят знать правду и о том, как на них повлияли отношения с их матерями. «Как ты смеешь обвинять мать!» — эти слова нужны для того, чтобы вызвать у дочери чувство стыда и заткнуть ей рот, помешав сказать правду о боли, которую ей пришлось вытерпеть.
Если мы, женщины, хотим вернуть себе силу, мы должны захотеть признать, что наши матери несут истинную ответственность за боль, пережитую нами в детстве, но лишь мы, взрослые женщины, несем ответственность за исцеление этих ран.
Понятие «силы» подразумевает способность причинить намеренный или ненамеренный вред. Мать может не отдавать себе отчет, что причинила дочери вред намеренно, не желать признать это, но именно она несет ответственность как взрослый человек в отношениях с ребенком. Дочери же остается признать, что она имеет право испытывать боль. Если этого не произойдет, не случится и излечения от травмы.
Осознание масштаба страданий, пережитых вами в детстве, — процесс болезненный и неприятный, но без него вам не видать свободы
Дочери с непроработанной травмой будут продолжать саботировать себя и бессознательно не давать себе стать счастливыми и успешными, пока не выявят паттерны, ведущие к корневой причине.
Патриархат до такой степени эмоционально вычерпывает женщин и вызывает у них такой сильнейший дефицит поддержки и социального одобрения, что, становясь матерями, они обращаются за поддержкой, признанием и одобрением к своим маленьким дочерям.
Но маленькие дети не могут удовлетворить этот голод. Вместе с тем в течение многих поколений невинные дочери приносят себя в жертву и укладываются на алтарь материнских страданий и голода в надежде, что однажды станут «достаточно хорошими девочками». Они питают инфантильную надежду, что, если мать «подпитать», она в итоге начнет питать дочь. Но этого не происходит. Получить питание, которого требует ваша душа, можно лишь одним способом — начав процесс проработки материнской травмы, утвердившись в своей самоценности и признав, что ваша жизнь принадлежит только вам.
Нам нужно перестать жертвовать собой ради матерей, потому что в конечном счете наша жертва не подпитывает их. Реальную помощь вашей матери окажет лишь работа с болью и горем с ее стороны, и тут вы ей не помощница.
Если мы откажемся признать, что наши матери виноваты в страданиях, пережитых нами в детстве, мы проживем всю взрослую жизнь, чувствуя, что с нами что-то не так, что мы плохие и ущербные. Ведь испытывать стыд проще, чем столкнуться с болью и осознать правду: мать бросила нас или эмоционально эксплуатировала.
Стыд становится защитным буфером от болезненной правды.
Фото: Shutterstock / Marina Shutterstock
75 Лучшие цитаты матери и дочери — Цитаты о мамах и дочерях
1
Мэри Стюарт
Женщина-первопроходец
«Мать и дочь действительно очень хорошо ладили, с глубокой привязанностью, основанной на почти полном недопонимании».
Реклама – Продолжить чтение ниже
2
Вики Рис
Женщина-первопроходец
«Мама – «первый» друг дочери. И по жизни становится ее лучшим другом».
Реклама — Продолжить чтение ниже
3
Келли Корриган, «Блеск и клей»
Женщина-первопроходец
«Живые отношения матери и дочери, о которых вы узнаете снова и снова, — это постоянный выбор между адаптацией и принятием».
Реклама – Продолжить чтение ниже
4
Кэтрин Хоу
Женщина-первопроходец
«Конечно, матери и дочери с сильным характером могут смотреть на мир с совершенно разных точек зрения».
Реклама — Продолжить чтение ниже
5
Ренита Уимс
Женщина-первопроходец
«Я не могу забыть свою мать.
Она мой мост. Когда мне нужно было перебраться, она стабилизируется достаточно долго, чтобы я мог безопасно перебежать».
Реклама – Продолжить чтение ниже
6
Кейтлин Хьюстон
Женщина-первопроходец
«Недостаточно слов, чтобы выразить безусловную любовь, которая существует между матерью и дочерью».
Реклама — Продолжить чтение ниже
7
Кэрри Латет
Женщина-первопроходец
«Моя мама буквально часть меня. Чего не скажешь о многих людях, кроме родственников и доноров органов».
Реклама — Продолжить чтение ниже
8
Дениз Ван Аутен
Женщина-первопроходец
«Моя дочь — мое самое большое достижение. Она маленькая звездочка, и моя жизнь сильно изменилась к лучшему с тех пор, как она появилась».
Реклама — Продолжить чтение ниже
9
Бетани Гамильтон
Женщина-первопроходец
«Мужество, самоотверженность, решимость, целеустремленность, стойкость, сердце, талант, мужество. Вот из чего сделаны маленькие девочки».
Реклама – Продолжить чтение ниже
10
Дороти С. Фишер
Женщина-первопроходец
«Мать — это не тот человек, на которого можно положиться, а тот, на кого нельзя опираться».
Реклама — Продолжить чтение ниже
11
Кэтрин Пульсифер
Женщина-первопроходец
«Сокровище матери — ее дочь».
Реклама – Продолжить чтение ниже
12
Шэрон Олдс
Женщина-первопроходец
«Чем старше я становлюсь, тем больше я вижу силу этой молодой женщины, моей матери».
Реклама – Продолжить чтение ниже
13
Эми Ньюмарк
Женщина-первопроходец
«По мере взросления наши дочери становятся все больше и больше похожими на нас».
Реклама — Продолжить чтение ниже
14
Летти Коттин Погребин
Женщина-первопроходец
«Мы, матери, учимся отмечать успехи наших матерей, удлиняя полет наших дочерей».
Реклама – Продолжить чтение ниже
15
Карен Мортенсен
Женщина-первопроходец
«От такой маленькой девочки, как и когда ты стала такой высокой?»
Реклама — Продолжить чтение ниже
16
Эрма Бомбек
Женщина-первопроходец
«Когда мама спрашивает: «Хочешь совет?» Это простая формальность.
Неважно, ответите вы «да» или «нет». Вы все равно это получите».
Реклама — Продолжить чтение ниже
17
Лорен Алайна
Женщина-первопроходец
«У меня есть ее дух /
Она всегда меня поддерживает /
Когда я смотрю на нее /
Я думаю, я хочу быть справедливым как это.»
Реклама — Продолжить чтение ниже
18
Оноре де Бальзак
Первопроходец
«Сердце матери — глубокая бездна, на дне которой всегда найдешь прощение.»
Реклама — Продолжить чтение ниже
19
Майя Энджелоу
Женщина-первопроходец
«Моя мать так полна радости и жизни. Я ее ребенок. И это лучше, чем быть ребенком кого-либо еще в мире. »
Реклама – Продолжить чтение ниже
20
Тараджи П. Хенсон
Женщина-первопроходец
«Если вы стали мамой, вы навсегда останетесь мамой. Это как езда на велосипеде, вы никогда этого не забудете».
Джозайя Сото
Джозайя Сото — помощник редактора отдела новостей и социальных сетей The Pioneer Woman.
Он помогает управлять социальными каналами веб-сайта, а также ежедневно пишет высокоэффективные новости и развлекательный контент.
Проблема с матерями и дочерьми
В своих новых книгах писатели Элизабет МакКракен и Линн Тиллман оглядываются назад на тяжелый конец жизни своих матерей.
Джудит ШулевицПол Фуско / Magnum
Сохраненные истории
Вечером перед тем, как моя мать погрузилась в состояние фуги, в котором она находилась до самой смерти, я пожелал спокойной ночи своим обычным «Я люблю тебя, мама». — А ты? — пробормотала она. — Конечно, знаю, — машинально ответил я. И на этом все, ее единственное приглашение на этот разговор было отклонено.
Но что я должен был сказать? «Я восхищаюсь тобой»? Это было правдой. «Все сложно»? Тоже верно. Многое было правдой. Были любовь, гнев, вина, сожаление. Сколько правды нужно услышать умирающей женщине? Отношения матери и дочери — это сложное, а сцены на смертном одре не поддаются выразительности.
Воспоминания родителей стали настолько обычным явлением, что мы можем не оценить вызов, который взяли на себя писательницы Элизабет Маккракен (автор остроумных романов и рассказов и душераздирающих воспоминаний о мертворожденном сыне) и Линн Тиллман (резкая, интеллектуальная писательница и критик). в своих последних книгах. Как в книге Маккракена «Герой этой книги» , так и в книге Тиллмана «Забота о матери: об обязательствах, любви, смерти и амбивалентности» дочери пытаются передать противоречивые эмоции, вызванные упадком и смертью матери.
Две работы различаются по жанру и тональности. Маккракен написал своего рода роман, а Тиллман — простые мемуары. Рассказчик Маккракен излучает любовь к своей матери, дерзкой энтузиастке с непокорными кудрями, которая действительно является героем ее книги. Тиллман выражает холодную ярость; ее мать была своевольной и сдержанной. Но оба автора воюют сами с собой в показательных и поучительных путях.
Герой этой книги
Элизабет Маккракен
УХОД ЗА МАТЕРИНОМ — Об обязательствах, любви, смерти и амбивалентности
Линн Тиллман
роман — и она это делает.
Рассказчик может быть или не быть заменой Маккракена; автор любит бить по грани между вымыслом и фактом, как кошка, набрасывающаяся на веревку. Но, как и Маккракен, она теплый и очаровательный рассказчик, писатель и преподаватель писательского мастерства, и в ее распоряжении множество средств для выражения привязанности. Не забывайте о физическом облике ваших персонажей », — говорит она своим ученикам. Если вы знаете ноги персонажа, говорит она, «вы можете узнать его душу». У ее матери были «маленькие, странные и милые», и действительно, это хорошие слова для самой женщины.
Тиллману сложнее подобрать нужные слова. Она рассказывает свою историю сухо, почти неохотно, как пациентка, сопротивляющаяся терапии. «Мать была полной противоположностью любящей и заботливой матери, — говорит она. «Все, что я дал ей, было больше, чем она заслуживала». Она останавливает себя и добавляет: «Это звучит ужасно». Оно делает. Вернее, это звучит очень болезненно. Тиллман и две ее сестры провели 11 «сводящих с ума» лет, как она их характеризует, ухаживая за своим все более и более сбитым с толку родителем в ее квартире на Манхэттене, управляя командой «врачей, компаньонов, помощников, физиотерапевтов и других специалистов».
Тиллман предлагает свои воспоминания как «поучительную историю». Она хочет, чтобы взрослые дети знали о моральной и психологической двусмысленности ухода за пожилыми людьми, который может быть «изнурительной обязанностью».
К счастью для читателей, Тиллман слишком многослойна, чтобы быть обычной женщиной. Ее попытка упаковать свой опыт в виде книги советов напоминает то, что Фрейд называл вторичным пересмотром, попытку освоить хаотический психический материал, втиснув его в разумно звучащее повествование. Но просачивается собственная необработанная интенсивность Тиллмана. Ни один из грехов, которые она приписывает своей матери, не кажется вполне соизмеримым с яростью, которую она выражает по отношению к ней. Мы слышим об отказе от похвалы, добровольной критике. Однажды мать сказала мужу Тиллман, музыканту: «Твой инструмент не играет мелодию». Она соревновалась со своей дочерью, по крайней мере, мысленно. Она приветствует известие о том, что Тиллман выиграл стипендию Гуггенхайма, сказав: «Если бы я захотела, я была бы лучшим писателем, чем вы».
Тиллман считает это замечание типично материнским — «подлым, разоблачающим, жалким». Но Мать произносит его за шесть недель до смерти, после многих лет упадка умственных способностей; в равной степени возможно, что это говорило слабоумие. Или, может быть, расторможенность высвободила существовавшую ранее подлость. Кто знает?
Не Тиллман. Она настолько вездесуща, что, когда она настаивает, что ничего не чувствует к своей матери, мы подозреваем обратное, что она не может терпеть тоску, которую считает безответной. Зачем она потратила все эти годы на заботу о своей матери, постоянно задается вопросом Тиллман, видимо, не понимая, что она уже ответила на вопрос. Она сделала это, чтобы показать ей : «Я хотела вести себя так, как хотела бы, чтобы она относилась ко мне». Игра в роли опекуна также позволяла ей успокаивать себя притворством, как, возможно, она делала в детстве: «Иногда я воображала, что люблю ее, а она любит меня. Иллюзии помогли мне справиться».
Героиня романа Маккракена тоже жонглирует противоречиями, но более уверенной рукой, к тому же ее мать легче оплакивать.
В 2019 году рассказчица (мы так и не узнаем ее имени) едет в Лондон, где ее прогулки по городу пробуждают воспоминания о лондонских каникулах с ее матерью тремя годами ранее. Ее мать никогда не могла полностью использовать свои ноги — она ходила с тростями, а к концу каталась на скутере. В результате в той предыдущей поездке рассказчица не взяла свою мать на Лондонский глаз, огромное колесо обозрения, которое является одной из самых популярных туристических достопримечательностей города, хотя она обожала парки развлечений и аттракционы. Теперь дочь садится в одну из гигантских машин Ока и понимает, что совершила ошибку. Ее мать могла въехать прямо на своем скутере. Так это горе , думает она, опасение того, что могло бы быть : «Я чувствовала радость моей матери на Лондонском глазу, ее любовь к высоте и хорошим видам».
Не все ее воспоминания о матери приятны. Рассказчик сама заплатила за всю поездку, потому что ее мать полагала (ошибочно), что смерть мужа оставила ее без денег, и рассказчик хотел, чтобы ее мать хвасталась перед незнакомцами о том, «как ее дочь избаловала ее».
Но это было только тщеславие, упрекает она себя, и, кроме того, ее мать «не была прирожденной квеллером». Энергичная, всем интересующаяся, она часто была озабочена: «Всегда находилось что-то, что требовало ее внимания». Это нормально, добавляет дочь. Благородное пренебрежение означало, что мать оставила мысли дочери в покое, никогда не пытаясь «навести порядок, скрыть плохие мысли и взбодрить хорошие».
Иногда дочь ложится на прощение так сильно, что нам хочется соскоблить его, чтобы посмотреть, сможем ли мы добраться до более проблематичных чувств, которые, несомненно, скрываются под ним. Но автор опередил нас. Она нашла изящный способ показать нам эти более напряженные эмоции: сцена уборки, которая напоминает — я думаю, намеренно — первый том книги Карла Уве Кнаусгаарда « Моя борьба ». В этой книге Кнаусгаард убирает дом своего отца после того, как мужчина эффективно убивает себя выпивкой, унося невообразимо гнилостное месиво. Задача рассказчика Маккракена гораздо менее авгиева.
Ее отец и мать — мать все еще жива и наблюдает за ней — были стайными крысами, а не алкоголиками последней стадии. Все-таки плитка линолеума на кухне давно скрылась под слоями грязи. «Мать не умела убираться, — пишет Маккракен, — и мой отец не умел». Горы хлама падают с верхней части шкафа, кастрюли Le Creuset конца 1970-х годов, эмалированная посуда, полученная в качестве свадебного подарка в 1959 году, вся покрыта «густым серым веществом, которое скапливается в старом доме с кошками, непрозрачным и странно влажным». Она выбрасывает заплесневелый сыр и проржавевшие батарейки, созерцает комнаты, забитые по пояс дерьмом. Ее мать отказывается сотрудничать. Дочь находит на кухонном столе три вафельницы. «Тебе не нужны три вафельницы, — говорит она; ее родители никогда не завтракали дома. «Я постоянно делаю вафли, — говорит ее мать. «Положи их обратно».
Неприятно иметь дело с тем, что родители не могут или не хотят, копаться в отходах родительской дисфункции. Умышленно игнорируемый дом стал «чудовищным»: «Он съел моих родителей и переваривал их».
И все же сражения с монстрами — неотъемлемая часть ухода за пожилыми людьми. Служить матерям, телам, которые когда-то были всемогущими и источником всего хорошего, но теперь доведены до беспомощности, особенно страшно или, по крайней мере, очень жутко. Когда Тиллман вытирает маме попку и моет ее гениталии и грудь, она чувствует, что это выдает «негласный приказ», пишет она. Это «преступление».
Библия говорит о разоблачении наготы родителей, т. е. о бесчестии их, обычно посредством постыдного полового акта; это может быть тяжким преступлением. Но разглашение родительских секретов — это тоже преступление. Тиллман игнорирует проблему. Маккракен решает эту проблему, застенчиво искажая истинность своей книги. Рассказчик настаивает, что она пишет роман. «Я не мемуарист, — говорит она. «Я не пишу автопрозы, — добавляет она. Две главы спустя, однако, она отступает с тем, что звучит как признание: «Если вы хотите написать мемуары, но не писать мемуары, назовите это как-нибудь иначе». Единственное предположение, которое в конечном счете готов принять рассказчик, состоит в том, что его история одновременно вымышлена и правдива, и даже в этом случае она квалифицирует это утверждение классическим парадоксом лжеца: «Вымышленный я не женат, единственный ребенок, бездетен.
Настоящего меня нет. (Вымышленный я — рассказчик этой книги. Настоящий я — ее автор. Все критяне — лжецы; я сам — критянин.)»
Добрая четверть этой книги посвящена таким метанарративным размышлениям. Они необходимы? Видимо да, потому что они успокаивают ее совесть. «Моя мать возненавидела бы меня, если бы я сказала что-либо из этого», — пишет она. Ее родители считали, что «если то, что вы хотели сказать о своей жизни, посягает на личную жизнь других, то вам не следует этого говорить». Более того, настоящая Маккракен, кажется, пообещала своей настоящей матери не помещать ее в книгу. Мы знаем это или думаем, что знаем это, потому что в другом метафизическом тизере автор использовала в качестве фронтисписа фотографию надписи, сделанной в экземпляре ее первой книги. В нем говорится: «Для мамы, чью историю жизни я продолжу изучать, но которая никогда — независимо от того, что думает она или кто-либо еще — появится в качестве персонажа в моей работе», подписано: «С любовью, Элизабет, День матери, 19 лет».
93». Если мать в серии Герой этой книги более или менее выдумана, Элизабет вроде как сдержала свое слово. Если мать — это ее мать, Элизабет нарушила ее. Ставя под сомнение статус работы, она каким-то образом делает ее менее виновной.
Реальная или воображаемая мать Маккракена — отличный персонаж. У Тиллман тоже могло бы быть, если бы ее дочь не чувствовала необходимости держаться на расстоянии. Мать Тиллмана, Софи Меррилл, выросла еврейкой в Нижнем Ист-Сайде и стала полностью американкой; у нее была идеальная грамматика, она модно одевалась, любила верховую езду, теннис, «хулиганы на пляже». Особенно милым фактом о ней является то, что одной из самых больших любви ее жизни была кошка по имени Гризельда. Ей пришлось отдать Гризельду после того, как кошка убила попугая Тиллмана. Софи никогда не переставала горевать. «Я проснулась в 2:30 ночи с мыслью только об одном — о Гризельде», — написала она в дневнике, который Тиллман нашел после смерти ее матери. «Столько лет прошло, а я все еще думаю о ней».
Мать в Герой этой книги — безымянный до конца; утаивание имен — еще один способ, которым Маккракен стирает границу между жизнью и искусством. Он родился в городке в штате Айова, в семье евреев из Восточной Европы, которые владели магазином одежды. Они были евреями-реформистами «плавильного котла»; она ходила в еврейскую школу, чего не делал рассказчик. Она была инвалидом («она не любила это слово», — отмечает дочь) и неутомимой. Она постоянно падала, но везде ходила, отказываясь позволять своей ограниченной подвижности ограничивать себя. Она работала в Бостонском университете (у нее была докторская степень), и однажды ее пригласили на совещание по доступности кампуса. Она опоздала и вежливо извинилась: «Ей пришлось ползти по парадной лестнице на четвереньках, потому что лифтов было 9.0180 внутри здания, доступного входа с улицы не было».
У обеих матерей были нереализованные творческие амбиции, поэтому, возможно, у обеих были дочери-литераторы. Мать Тиллмана очень хотела писать или рисовать, но вместо этого вышла замуж и переехала в пригород.
Мать в книге Маккракена приехала в Нью-Йорк, чтобы попробовать свои силы в постановке пьес.
Но какими бы яркими ни были изображения, мертвая мать слишком велика в душе дочери, чтобы их можно было сдержать. «Моя мать. Моя мать из плоти и крови, которую нельзя представить ни в каком жанре, ни в автобиографии, ни в художественной литературе, «даже в том предложении, которое я сейчас печатаю», — пишет Маккракен. Слишком много вопросов, на которые мать уже не может ответить, слишком много действий и реакций, которые не были и теперь никогда не будут зафиксированы. Почти каждый день я думаю об историях, которые я впервые услышал на похоронах моей матери, о любви и уважении, проявленных коллегами и друзьями, которые помогли бы мне ценить ее, когда она была жива, и говорить ей об этом. Маккракен очень хорошо формулирует такое сожаление: «Загробный мир состоял из вещей, которые я не могла купить своей матери, — пишет она, — заряженной сети вещей, которыми она никогда не могла владеть».
Более того, нерешенные вопросы остаются нерешенными навсегда. Тот, кто думает иначе, наивен. Тиллман описывает краткий момент сближения в больнице — мать гладит ее по щеке и вздыхает — момент, о котором она пишет, по ее словам, «с некоторыми оговорками». Бескомпромиссная до последнего, продолжает она: «Ее нежный жест можно интерпретировать по-разному». Но она никогда не раскрывает, какими могут быть эти интерпретации.
«У мертвых не осталось личной жизни, вот что я решил», — пишет Маккракен. «Кто-то другой может решить иначе, что единственное, что осталось у мертвых, — это уединение». Я думаю, что я кто-то другой. На мой взгляд, у мертвых слишком много уединения. Когда моя мать покинула этот мир, она унесла с собой слишком много нераскрытых воспоминаний и нереализованных возможностей. Не знаю, прощу ли я когда-нибудь себя за то, что позволил ей уйти с ними. Но Маккракен и Тиллман сделали все возможное с тем, что оставили их матери, и, как иногда говорят психологи о материнстве, которое они одобряют, этого достаточно.