Вы счастливы цветаева: Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!.. — Цветаева. Полный текст стихотворения — Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!..

Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли (Подруга) · Цветаева · анализ стихотворения

Подруга Tr En Im

Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
№4 Отсюда грусть.

Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
№8 Никто не спас!

Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной —
№12 Красноречив!

Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
№16 И лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
№20 И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом!
№24 Уж не спасти!

За эту дрожь, за то-что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
№28 Что Вы — не он.

Vy schastlivy? — Ne skazhete! Yedva li!
I luchshe — pust!
Vy slishkom mnogikh, mnitsya, tselovali,
Otsyuda grust.

Vsekh geroin shekspirovskikh tragedy
Ya vizhu v Vas.
Vas, yunaya tragicheskaya ledi,
Nikto ne spas!

Vy tak ustali povtoryat lyubovny
Rechitativ!
Chugunny obod na ruke beskrovnoy —
Krasnorechiv!

Ya Vas lyublyu. — Kak grozovaya tucha
Nad Vami — grekh —
Za to, chto Vy yazvitelny i zhguchi
I luchshe vsekh,

Za to, chto my, chto nashi zhizni — razny
Vo tme dorog,
Za Vashi vdokhnovennye soblazny
I temny rok,

Za to, chto Vam, moy demon krutoloby,
Skazhu prosti,
Za to, chto Vas — khot razorvis nad grobom!
Uzh ne spasti!

Za etu drozh, za to-chto — neuzheli
Mne snitsya son? —
Za etu ironicheskuyu prelest,
Chto Vy — ne on.

Podruga

Ds cxfcnkbds? — Yt crf;tnt! Tldf kb!
B kexit — gecnm!
Ds ckbirjv vyjub[, vybncz, wtkjdfkb,
Jnc/lf uhecnm/

Dct[ uthjbym itrcgbhjdcrb[ nhfutlbq
Z db;e d Dfc/
Dfc, /yfz nhfubxtcrfz ktlb,
Ybrnj yt cgfc!

Ds nfr ecnfkb gjdnjhznm k/,jdysq
Htxbnfnbd!
Xeueyysq j,jl yf hert ,tcrhjdyjq —
Rhfcyjhtxbd!

Z Dfc k/,k// — Rfr uhjpjdfz nexf
Yfl Dfvb — uht[ —
Pf nj, xnj Ds zpdbntkmys b ;uexb
B kexit dct[,

Pf nj, xnj vs, xnj yfib ;bpyb — hfpys
Dj nmvt ljhju,
Pf Dfib dlj[yjdtyyst cj,kfpys
B ntvysq hjr,

Pf nj, xnj Dfv, vjq ltvjy rhenjkj,sq,
Crf;e ghjcnb,
Pf nj, xnj Dfc — [jnm hfpjhdbcm yfl uhj,jv!
E; yt cgfcnb!

Pf ‘ne lhj;m, pf nj-xnj — yte;tkb
Vyt cybncz cjy? —
Pf ‘ne bhjybxtcre/ ghtktcnm,
Xnj Ds — yt jy/

Gjlheuf

Песенка для поднятия настроения 😉

Тег audio не поддерживается вашим браузером.

Анализ стихотворения

Строфы

Семантическое ядро

Комментарии

Коктебель: Страсти по Марине: poyeliku — LiveJournal

1

Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.

Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!

Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив!

Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —
Уж не спасти!

За эту дрожь, за то — что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.

16 октября 1914

2

Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа? —
Кто побежден?

Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? — Кто — добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?

23 октября 1914

3

Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Взгляд отрезвленней, грудь свободней,
Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно быть,
Устала попросту душа,
И как-то не хотелось трогать
Мятежного карандаша.

Так простояла я — в тумане —
Далекая добру и злу,
Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,
Чем первый встречный — этот вот, —
Чем перламутровые лужи,
Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица
И попросту бегущий пес,
И даже нищая певица
Меня не довела до слез.

Забвенья милое искусство
Душой усвоено уже.
Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.

24 октября 1914

4

Вам одеваться было лень,
И было лень вставать из кресел.
— А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел.

Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь и холод.
— А каждый Ваш грядущий час
Моим весельем был бы молод.

Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
— Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.

25 октября 1914

5

Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком,
Куда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех…
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий — рядом!

Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, —
Сильнее, чем я — желанной.

— Oh, je n’en puis plus, j’etouffe!^[1] —
Вы крикнули во весь голос,
Размашисто запахнув
На ней меховую полость.

Мир — весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки…
Так мчались Вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд —
Не более — вслед глядела.

И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
Ваш маленький Кай замерз,
О, Снежная Королева.

26 октября 1914

6

Ночью над кофейной гущей
Плачет, глядя на Восток.
Рот невинен и распущен,
Как чудовищный цветок.

Скоро месяц — юн и тонок —
Сменит алую зарю.
Сколько я тебе гребенок
И колечек подарю!

Юный месяц между веток
Никого не устерег.
Сколько подарю браслеток,
И цепочек, и серег!

Как из-под тяжелой гривы
Блещут яркие зрачки!
Спутники твои ревнивы? —
Кони кровные легки!

6 декабря 1914

7

Как весело сиял снежинками
Ваш — серый, мой — соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.

Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась — шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.

Как рыжие поддевки — парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое бабье.

Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.

Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.

Как руку Вы мою оставили,
Сказав: «О, я ее хочу!»
С какою бережностью вставили
В подсвечник — желтую свечу…

— О, светская, с кольцом опаловым
Рука! — О, вся моя напасть! —
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть!

Как в монастырскую гостиницу
— Гул колокольный и закат —
Блаженные, как имянинницы,
Мы грянули, как полк солдат.

Как я Вам — хорошеть до старости —
Клялась — и просыпала соль,
Как трижды мне — Вы были в ярости! —
Червонный выходил король.

Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой…

Декабрь 1914

8

Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто — лета,
Кто — край ее, кто — век?

Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.

До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст,
И — в серебре — опал.

Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.

10 января 1915

9

Ты проходишь своей дорогою,
И руки твоей я не трогаю.
Но тоска во мне — слишком вечная,
Чтоб была ты мне — первой встречною.

Сердце сразу сказало: «Милая!»
Все тебе — наугад — простила я,
Ничего не знав, — даже имени! —
О, люби меня, о, люби меня!

Вижу я по губам — извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжелым надбровным выступам:
Это сердце берется — приступом!

Платье — шелковым черным панцирем,
Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
Все в тебе мне до боли нравится, —
Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето!
Не цветок — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезенный — с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, —
Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Все, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!

14 января 1915

10

Могу ли не вспомнить я
Тот запах White-Rose^[2] и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком…

Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной черной куртке
С крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы
Лицом — без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый,
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то в шутливом тоне:
«Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили,
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.

Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки.
«О, будьте моим Орестом!»,
И я Вам дала цветок.

С зарницею сероглазой
Из замшевой черной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили — платок.

28 января 1915

11

Все глаза под солнцем — жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю:

Чьи б ни целовала губы
Я в любовный час,
Черной полночью кому бы
Страшно ни клялась, —

Жить, как мать велит ребенку,
Как цветочек цвесть,
Никогда ни в чью сторонку
Глазом не повесть…

Видишь крестик кипарисный?
— Он тебе знаком —
Все проснется — только свистни
Под моим окном.

22 февраля 1915

12

Сини подмосковные холмы,
В воздухе чуть теплом — пыль и деготь.
Сплю весь день, весь день смеюсь, — должно
быть,
Выздоравливаю от зимы.

Я иду домой возможно тише:
Ненаписанных стихов — не жаль!
Стук колес и жареный миндаль
Мне дороже всех четверостиший.

Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце — слишком полно!
Дни мои, как маленькие волны,
На которые гляжу с моста.

Чьи-то взгляды слишком уж нежны
В нежном воздухе едва нагретом…
Я уже заболеваю летом,
Еле выздоровев от зимы,

13 марта 1915

13

Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои

И глаза — кого-кого-то
Взглядом не дарят! —
Требующие отчета
За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой
Страстью — видит Бог! —
Требующую расплаты
За случайный вздох.

И еще скажу устало,
— Слушать не спеши! —
Что твоя душа мне встала
Поперек души.

И еще тебе скажу я:
— Все равно — канун! —
Этот рот до поцелуя
Твоего был юн.

Взгляд — до взгляда — смел и светел,
Сердце — лет пяти…
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути.

28 апреля 1915

14

Есть имена, как душные цветы,
И взгляды есть, как пляшущее пламя…
Есть темные извилистые рты
С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. — Их волосы, как шлем,
Их веер пахнет гибельно и тонко.
Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем
Моя душа спартанского ребенка?

Вознесение, 1915

15

Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе…
Вы — в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны…
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны!

3 мая 1915

16

В первой любила ты
Первенство красоты,
Кудри с налетом хны,
Жалобный зов зурны,

Звон — под конем — кремня,
Стройный прыжок с коня,
И — в самоцветных зернах —
Два челночка узорных.

А во второй — другой —
Тонкую бровь дугой,
Шелковые ковры
Розовой Бухары,
Перстни по всей руке,
Родинку на щеке,
Вечный загар сквозь блонды
И полунощный Лондон.

Третья тебе была
Чем-то еще мила…

— Что от меня останется
В сердце твоем, странница?

14 июля 1915

17

Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе… — Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.

6 мая 1915

Сноски 

1. О, я больше не могу, я задыхаюсь! (фр.).
2. Белой розы (духи́).

Цветаева Марина (1892–1941) — Берлинские стихи: 1922

«Марина Цветаева (1913)» — Wikimedia Commons

Переведено А. С. Клайном © Copyright 2021 Все права защищены

Эта работа может быть свободно воспроизведена, храниться и передаваться в электронном или ином виде в любых некоммерческих целях .
Применяются условия и исключения.

Содержание

• Введение.
• Берлинские стихи: 1922 год.
• «На такие слова есть час»
• ‘Дикарь, эта долина’
• ‘Итак, в скудном будничном труде’
• «Шепот по ночам: шелк»
• ‘Иди, найди себе наивных любовников: они’
• «Помни закон»
• ‘Когда они тоже будут’
• «Загорелым — топор и плуг»
• ‘Приветствую! Ни камень, ни стрела»
• ‘Для некоторых это не правило’
• ‘Чтобы ты не видел’
• Балкон.
• ‘Не ловить гостя ночью’
• «Жизнь неповторима»
• ‘Я думал: будут дни’
• «Руками – и по кругу»
• Берлин.
• ‘Можете быть уверены – в конце концов!’
• ‘Бледно-серебристый цвет’
• «Вьющиеся волосы»
• ‘Слепые рыдания Леты’

Введение

В мае 1922 года Цветаева и ее дочь Ариадна покинули любимую Москву, спасаясь от отвергнутого ею советского режима, и воссоединились со своим мужем Сергеем Эфроном в Берлине. Там она продолжала публиковать свои предыдущие стихи, которые появились в Берлине и Москве, что добавило ей существенной литературной репутации, и написала переведенные здесь стихи. В августе 1922 года ссыльная семья переехала в Прагу, живя там в нищете. В 1925 году семья на несколько лет поселилась в Париже, вплоть до злополучного возвращения в Россию; Эфрон и их дочь Ариадна в 19 лет37 через Испанию и Марину в 1939 году; он уготован на казнь, Ариадна на заточение, а Марина к великим лишениям кончила своим трагическим самоубийством в 1941 году, оставив сына Мура (Георгия). Впоследствии Ариадна была освобождена в 1955 году, а Мур погиб в 1944 году на Восточном фронте. Марина была в общении и с Рильке, и с Пастернаком в период своего наиболее продуктивного поэтического творчества, а Мандельштам и Ахматова оба восхищались ее творчеством, мужественно созданным перед лицом великих невзгод.

Берлин Стихи: 1922

«На такие слова есть час»

На такие слова есть час.

Из глубины приглушенного слуха,

Жизнь выстукивала

Свои благородные права.

Возможно – с лба,

Опираясь на плечо.

Возможно – от луча света,

Невидимый днём.

На тетиве неподвижно

Пыль – волна листа.

Дань страхам часа,

И его пеплу.

Час накала

Самоуправство – и тихие мольбы.

Час изгнанного общения.

Час осиротевшего мира.

11 июня 1922 года

«Дикарь, эта долина»

Дикарь, эта долина.

Любовь издалека.

Руки: соль и свет,

Губы: слюна и кровь.

Левая грудь грома,

Надбровная дуга.

Итак – каменное чело –

Кто показал тебе любовь?

Бог изобретений!

Бог дизайна!

Здесь: в полете жаворонка,

Здесь: в жимолости

Здесь: горстями: расплескалось,

В моей дикости, спокойствии,

Жизнь, моя дорогая!

Еще жадный!

Помни свою хватку

На моем правом плече.

Эти трели в темноте…

С птицами я просыпаюсь!

Мое счастливое мгновение

В твоих анналах.

12 июня 1922

‘Так, в скудном будничном труде’

Так, в скудном будничном труде,

Так, в судорожном труде к нему,

Все

Ты забываешь товарищеский хор, 03 группа смелых девушек.

Его суровость — горький дар,

Скрытый жар — робость бренная,

И свирепый неуправляемый удар,

Имя которому — даль.

Все слова древние, но: даю и мое ,

Все ревности, кроме этой земной,

Вся вера – и в смертной борьбе тоже

Неверующий Фома.

О, мой нежный!

Седые древности:

Этот изгнанник, не бери под свою крышу!

Да здравствует сердечный путь

К неразумным концам.

Но быть может, среди трелей и счетов

Извечного женского устава –

Отзови мою руку тоже без прав

И мой храбрый рукав.

Губы, не стремящиеся оценить,

Права, не гоняющиеся за,

Глаза, неведомые векам,

Исследующие: свет.

15 июня 1922 г.

«Шепот ночью: шелк»

Шепот ночью: шелк

Тянут за руку.

Ночной шепот: шелк

Губы разгладились.

Счета

Ревни всего дня –

Вспышка

Старинных вещей – челюсти стиснуты

И стих

Спорный

В шорох…

И лист

На стекле… И первая птичья трель.

– Как чисто! – и вздох.

Не тот. Прошлое.

Исчез.

Подергивание

Плеча.

Ничего

Тщеславие.

Конец.

Как нет?

И в этой суете сует,

Этот клинок – рассвет.

17 июня 1922

«Иди, найди себе наивных любовников: они»

Иди, найди себе наивных любовников: они

Чудеса номером не исправят.

Я знаю, что Венера – ручная работа,

Я ремесленник, с ремеслом обремененный.

От высочайшей торжественности, немой,

К душе чуть не затоптанной,

Вот вся небесная лестница – от

Мое дыхание – до: ни одного вздоха!

18 июня 1922

«Помни закон»

Помни закон:

Здесь нет собственности!

Итак –

В Городе Друзей:

В этой пустоте,

В этой прохладе

Под небом Человека –

Все из золота –

В этом царстве, где река течет вспять!

На берегу – реки,

Возьми, в призраке руки,

Притворство чужой руки…

Невесомая искра,

Дрожь – ответная дрожь.

(Неуверенность рук

Сокрытая в рукопожатии!)

О дружный плеск,

Одежды плоские, как лезвие,

Под небом человеческих божеств,

Под триумфальным небом Человека!

Между подростками,

Между твердыми равными,

В прохладных широтах

Зари, на солнце

Игра, на сухом ветру,

Приветствую вас, бесстрастные души!

В воздухе под Тарпейскими скалами,

В воздухе спартанская дружба.

18 июня 1922

«Когда же они тоже»,

Когда же они тоже,

Войдут в мою жизнь, Господи,

Спокойствие седых волос,

Спокойствие старости?

Когда же будет составление

Из всех этих попыток

Плечо на высоте

Всю жизнь вытерпел?

Знаешь, Господи, одна,

Один, никто, кроме тебя,

Как из комков пуха,

Я рвал синие горы.

Как, за упрямыми губами,

Сон – я слушал – траву…

(Здесь, в области искусств

Я словесный авторитет!) пошел – рабство напрокат,

Как остатки жизни

Жил первый трепет дерева…

————————— ———

Дерево – первое – тремор

Голубь – первый – труд

(Разве это не твоя работа,

Гордость, разве это не твоя работа

Вера?)

В тайне любви

Небо – какое пустое!

Будь — не — заря:

Шевеленье, и трель, и листья,

Если бы не шевеление,

Это шевеление — жизнь

Осознала так. ..

Не луч, а бич —

Нежной жимолости.

Чтобы получить приз,

Небо – какой предел!

Рассвет. Тележная лошадь

Выезжает на дорогу. — Начало. — Пойдем.

Внезапное тихое подергивание

Плечо вспоминает.

Спрятано…

Утро налито

Из ведра. Нарисовано мелом.

В анналах Евы,

Небо – какое пустое!

22-23 июня 1922 г.

«Загорелым — топор и плуг»

Загорелым – топор и плуг.

Довольно – дань праху земному!

В руки мастера,

Рано лежит путь к труду.

Привет – во мраке Ветхого Завета,

Бесконечные мужские рукопожатия!

Дымящиеся плоды мха и меда –

Прочь, существо последнего сна!

Сквозь мохнатые груды дремоты,

Сара-Командир и Агарь-

Сердце – покинув…

— праздновать, при свете дня,

Бесконечные мужские рукопожатия!

24 июня 1922 года

«Здравствуйте! Ни камня, ни стрелы»,

Приветствую! Ни камень, ни стрела,

Я! – Живейшая из жен:

Жизнь. Обеими руками,

В дремоте твоей

Дай! (С раздвоенным языком,

С! – змеиным раздвоением!)

Весь я, с непокрытой головой,

Всю радость мою возьми!

Держись! День для плавания!

– Цепляться! – Для катания на лыжах! – Цепляться! – Клинджер!

Я сегодня в свежей коже:

Позолоченный, седьмой!

 – Мой! – И какая цена

Эдем – когда в руках, на губах,

Там Жизнь: радостно зевая,

Встречай рассвет!

25 июня 1922

«Для кого-то не правило»

Для кого-то не правило:

В час, когда условно

Сон правильный, почти священный,

Некоторые не спят.

Они смотрят – самое большее

Секретный лепесток: не на тебя!

Некоторые люди – не дремлют:

В час, когда каждая губа

Иссохнет от недавнего горя –

Некоторые люди еще не пьют:

Они поглощены – и

Сжатые кулаки – в песке!

Некоторым – несгибаемым,

Жизнь дорого дана.

25 июня 1922

«Чтоб не видать»

Чтоб не видать –

Жизнь свою – Окружу себя,

Крепкой и тайной оградой.

Обвитый жимолостью,

Покрытый инеем.

Чтоб ты меня не слышала,

Ночью – мудростью старины:

Сокрытие – крепче стану.

Я окружу себя шорохом,

Я спущусь на шорох,

Чтоб ты не слишком цвела

Во мне – среди зарослей: среди книг,

Я исчезну живой:

Я тебя выдумками окружу,

Предложу тебя моему воображению.

25 июня 1922

Балкон

О, от свободного отвеса –

Вниз – в грязь и деготь!

Скудный вес любви земной,

Слезами солёными — долго ли?

Балкон. Сквозь соленые ливни,

Черная смола злых поцелуев.

И неизбывной вражды

Вздох: выдохнул стихами!

Сжался до комка в руке –

Что? Мое сердце или батистовая тряпка

Носовой платок? Эти обливания

Имеют имя: – Иордан.

Да, ведь эта битва с любовью

Жестока и бессердечна.

Итак, с гранитного чела,

Старт – выдохнул насмерть!

30 июня 1922

«Ночью не поймать гостя»

Ночью не поймать гостя…

Спи, и спи навеки,

В самой испытанной гавани

Этот невозможный свет.

Но если – не думайте, что ваше ухо

Обманывает! – любящий – заблудится

Чуть-чуть, а если ночные рыдания

И цитры – грудь…

Тогда мой возлюбленный-лавр

Свернул своих коней с

Стадиона. Тогда бог

Ревнивый к своему любимцу.

2 июля 1922

«Жизнь неподражаема»

Жизнь неподражаема:

За пределами ожиданий, за пределами лжи…

Но в трепете прожитого

Ты можешь открыть: жизнь!

Словно лежать во ржи: звеняще, сине…

(Ну, то есть лежать во лжи!) – тепло, глубина:

Ропот – сквозь жимолость – стожил:

Радуйся теперь! – Призван!

И не вини меня, друг, так

Околдованы мы телом,

Душа – это уже: бровь кивает.

Ибо – почему оно пело?

В белую книгу твоего молчания,

В сырую глину твоего «да» –

Я тихо склоняю бровь разбитую:

Ибо та раскрытая ладонь – жизнь.

8 июля 1922

«Я думал: будут дни»

Я думал: дни будут

Легко – и близость конец нежности!

Нет, еще поздно!

В роду – щели света

(Не поздно!) – пока

Мы птицы не пели.

Будь начеку!

Делайте последние ставки!

Нет: завтра, друг

Слишком поздно!

Земля невесома!

Друг, в глубине души!

Никто, наших лет,

Удерживает от смерти.

Мертвые – спи – хоть!

Только мне не сон —

Спи! Взмахом лопаты

Друг, покончи с памятью!

9 июля 1922

«Руками – и по кругу»

Руками – и по кругу

Перепродажи, передислокации!

Хоть бы губы, хоть бы руки

Спасти от смятения!

Все эти

Суета, что лишает меня сна!

Подняв руки,

Друг, я заклинаю

Мои воспоминания.

Чтоб в стихах

(Мидден моих величеств!)

Ты не увянешь,

Не усохнешь, как остальные.

Чтоб в груди моей

(Моя тысячегрудая, братская

Кладбище!) – дожди

Тысячи лет не смоют тебя…

Тело среди тел,

– Ты, воин проиграл мне!

Чтоб не сгнило,

Маркировано: Неизвестно .

9 июля 1922

Берлин

Дождь успокаивает тоску.

За ставнями ливня

Я сплю. Стук копыт

По асфальту — как аплодисменты.

Поздравляю — слияние.

В этой золотой заброшенности,

Сказочной из сирот,

Ты, барак мой, помилуй!

10 июля 1922 года

«Будьте уверены — в конце концов!»

Вы можете быть уверены — в конце концов! –

Это, отлитое на ее поддоне,

Ей не нужна ни слава, ни

Сокровища Соломона.

Нет, руки за голову,

– Соловьиным горлом! –

Не сокровище – пела Суламит:

Но горсть красной глины!

12 июля 1922

«Цвет бледно-серебристый»

Цвет бледно-серебристый

Над прудами и зарослями.

Занавес падает. Сквозь проём,

Нерешительно, рассеянно,

Свет – нисходит водной

Завеса (без суеты, без забот!)

Так иногда феи-женщины

Пробираются в сердца своих возлюбленных.

Годами без всякой команды,

Спи! – смаковать легкомыслие!

Не читая моих предзнаменований,

Спи, моя нежная полярность!

Спи — я останусь призраком,

Разглаживая морщинистый лоб.

Итак, Музы для смертных, иногда,

Превращаются в любовниц.

16 июля 1922

«Вкрапленные волосы»

Вкрапленные волосы:

Гладкость и блеск,

Продольное ослепление.

Полуночный сине-черный, подходит для

Ворон. Разглаживается по желанию

По длине – ладонью.

Моя нежная! Никого не обмануть!

Так злобная мысль

Сглажена: распад – разлука.

Последний скрип лестницы…

Так гладко, розы

Шип… колет палец!

Я знаю многое в жизни

Рук – в их легком взмахе,

Упорно и сосредоточенно

Я отслеживаю отсутствие буйства

Это твое: кромешная тьма,

Протестую под давлением.

Мне жаль твою выразительность

Ладони: в твоих глянцевых

Волосы – почти поперёк

Область твоих глаз…вождение внутри

Твои навязчивые мысли: 9 утра0003

Заблуждения – под черепом.

17 июля 1922

«Слепые рыдания Леты»

Слепые рыдания Леты,

Ваш долг прощен: выщелочено

Серебристый плеск вербы,

Плач… в слепой поток склепа,

Память – утомленная – окутана

В ивовом плаче серебристом.

Наплечник – старинный серебристо-серый

Плащ, наплечный сухой серебристый

Плющ – утомленный – ложь

В ладанах слепых, Летеан, мак-цветок

Мрак – для красных растёт

Древние, лиловые виражи – седые

В памяти – истощив все –

Сухость выщелачивания.

Помутнение: поврежденные вены.

Скупость: юная сивилла.

Берлин, 31 июля 1922 г.

Марина Цветаева – жить в слоях

Перейти к содержимомуПерейти к навигации

Натали Джаббар 10 апреля 2013 г. 10 апреля 2013 г.

Ветка темной бузины  путешествовала от моей кровати к моей сумочке и к кухонному столу с тех пор, как я купила ее несколько месяцев назад. Я так рада, что Жан Валентайн и Илья Каминский (оба сами по себе замечательные поэты) решили перевести произведение этой невероятной русской писательницы Марины Цветаевой (1892-1941). В прошлом году я опубликовал еще одну часть этого стихотворения, поэтому, если вам нравится эта подборка, совершите путешествие назад…

из «Письмо (1)»

Тридцать лет вместе–
ярче любви.
Я знаю твое зерно наизусть,
Ты знаешь мои строки.

Не ты ли написал их на моем лице?
Ты ел бумагу, ты научил меня:
Завтра нет. Ты научил меня:
Сегодня, сегодня.

Деньги, счета, любовные письма, деньги, счета,
ты стоял в дубовой метели.
Продолжал говорить: За каждое слово, которое вы хотите,
сегодня, сегодня.

Боже, ты твердил, что
не принимает биты и купюры.
Нух , когда выложат мое тело, мой дурак, мой
стол, пусть будет на тебе.

Без рубрикиТемная ветка бузины Илья Каминский Жан Валентайн Марина Цветаева Месяц народной поэзии стихи стихи стихи про парты стихи о писательстве поэт стихи поэты рожденные в москве русские поэты советские поэты

Оставить комментарий

Натали Джаббар 4 апреля 2012 г. 5 марта 2017 г.

Я открыл для себя русскую поэтессу Марину Цветаеву (1892–1941) благодаря мартовскому номеру журнала Poetry за 2012 год и переводам поэтов Жана Валентайна и Ильи Каминского. Мне было трудно выбрать только одну, потому что у нее такой прекрасный диапазон работ, поэтому я призываю вас посетить этот выпуск и прочитать еще немного.

из «Стола»

Достаточно честно: вы меня съели,
Я… записал вас.