Сергей Довлатов – цитаты и афоризмы на сайте Quote-Citation.Com
— Сосед, дай пятерку.
— Ты мне с Покрова должен.
— Отдам.
— Отдашь — тогда поговорим.
— Все же дай пятерочку. Покажи наш советский характер!
— На водку, что ли?
— Кого? На дело…
— Какое у тебя, паразита, дело?
— Выпить надо.
«Заповедник»
Либо это временно, либо справедливо.
Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
— Может, радио включить?
— Радио нет. Есть электрическое точило…
«Заповедник»
— Ужасно глупый разговор.
— Вот и прекрасно. Хотелось бы достигнуть полного идиотизма. Купить аквариум с рыбками, пальму в деревянной бочке…
— Зачем тебе аквариум?
— А зачем мне пальма?
— Начнем с аквариума.
— Всю жизнь мечтал иметь парочку дрессированных золотых рыбок…
— А пальма?
— Пальму можно рисовать с натуры. Держать ее на балконе.
— Спрашивается, где у нас балкон?
— Так ведь и пальмы еще нет.
..
«Заповедник»
— Крыша дырявая.
— В хорошую погоду это незаметно. А дождей вроде бы не предвидится.
— И щели в полу.
— Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
— Щели так и не заделаны.
— Зато я приручил собак…
«Заповедник»
— Вы хорошо его знаете?
— Хорошо. С плохой стороны…
«Заповедник»
Конечно, я мог бы отказаться. Но почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения.
«Чемодан»
В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось.
«Чемодан»
Что в семейной жизни прочнее и надежнее обоюдной бесхарактерности?.. Что можно представить себе благополучнее двух враждующих государств, неспособных к обороне?..
«Чемодан»
Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель — о том, ради чего живут люди.
«Чемодан»
До нашего рождения – бездна. И после нашей смерти – бездна. Наша жизнь – лишь песчинка в равнодушном океане бесконечности.
Так попытаемся хотя бы данный миг не омрачать унынием и скукой!
«Чемодан»
Ленин был изображен в знакомой позе – туриста, голосующего на шоссе.
«Чемодан»
Что губит дурака? Тяга к прекрасному.
«Чемодан»
Когда-то я довольно много пил. И, соответственно, болтался где попало. Из-за этого многие думали, что я общительный. Хотя стоило мне протрезветь — и общительности как не бывало.
«Чемодан»
Ну хорошо, съем я в жизни две тысячи котлет. Изношу двадцать пять темно-серых костюмов. Перелистаю семьсот номеров журнала «Огонек». И все? И сдохну, не поцарапав земной коры?.. Уж лучше жить минуту, но по-человечески!..
«Чемодан»
Дочку мы почти не воспитывали, только любили.
«Чемодан»
Три вещи может сделать женщина для русского писателя. Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И наконец, женщина может оставить его в покое. Кстати, третье не исключает второго и первого.
«Чемодан»
Двести лет назад историк Карамзин побывал во Франции.
Русские эмигранты спросили его:
— Что, в двух словах, происходит на родине?
Карамзину и двух слов не понадобилось.
— Воруют, — ответил Карамзин…
«Чемодан»
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там, учёный, американец, шофёр, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
123…
Авторы и их творения
«В синем море, в белой пене…»»Крылья, ноги и хвосты»Ямамото ЦунэтомоСальвадор Дали»Семейные ценности Аддамсов»»Твин Пикс»Жермен Грир»В стране вечных каникул»
Цитаты из книги «Жизнь коротка (сборник)» Сергея Довлатова📚 — лучшие афоризмы, высказывания и крылатые фразы — MyBook.
Цитаты из книги «Жизнь коротка (сборник)» Сергея Довлатова📚 — лучшие афоризмы, высказывания и крылатые фразы — MyBook.
Что выбрать
Библиотека
Подписка
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
org/BreadcrumbList»>Известно, что порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия…
31 декабря 2016
Поделиться
Кончается история моя. Мы не постигнем тайны бытия вне опыта законченной игры. Иная жизнь, далекие миры – все это бред. Разгадка в нас самих. Ее узнаешь ты в последний миг. В последнюю минуту рвется нить. Но поздно, поздно что-то изменить…
23 июня 2014
Поделиться
Есть у номенклатурных работников одно привлекательное свойство.
Они не злопамятны хотя бы потому, что ленивы. Им не хватает сил для мстительного рвения. Для подлинного зла им не хватает чистого энтузиазма. За многие годы благополучия их чувства притупляются до снисходительности. Их мысли так безжизненны, что это временами напоминает доброту.
3 июня 2016
Поделиться
Кроме того, человеческое безумие – это еще не самое ужасное. С годами оно для меня все более приближается к норме. А норма становится чем-то противоестественным.
12 июля 2017
Поделиться
порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия…
25 сентября 2016
Поделиться
Впервые я разглядел Гришанино лицо. Он был похож на водолаза. Так же одинок и непроницаем.
24 октября 2016
Поделиться
Вообще я заметил, что человеческое обаяние истребить довольно трудно. Куда труднее, чем разум, принципы или убеждения.
Иногда десятилетия партийной работы оказываются бессильны. Честь, бывает, полностью утрачена, но обаяние сохранилось. Я даже знавал, представьте себе, обаятельного начальника тюрьмы в Мордовии…
10 февраля 2014
Поделиться
Какая разница – где твое место? В небе или среди холодных камней! Главное, чтобы жизнь твоя была украшена сиянием добрых побуждений. Благородные идеалы – единственное, что поднимает нас до заоблачных высот…
25 мая 2018
Поделиться
Заходите после двух – лет через шесть…»
17 сентября 2017
Поделиться
Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только – да или нет.
27 июля 2016
Поделиться
Стандарт
(527 оценок)
Читать книгу: «Жизнь коротка (сборник)»
Сергей Довлатов
О проекте
Что такое MyBook
Правовая информация
Правообладателям
Документация
Помощь
О подписке
Купить подписку
Бесплатные книги
Подарить подписку
Как оплатить
Ввести подарочный код
Библиотека для компаний
Настройки
Другие проекты
Издать свою книгу
MyBook: Истории
Довлатов « Альфа Фиолетовый
Синопсис
ДОВЛАТОВ рассказывает о шести днях жизни яркого и ироничного писателя, видевшего далеко за жесткими рамками советской России 70-х.
Сергей Довлатов боролся за сохранение собственного таланта и порядочности с поэтом и писателем Иосифом Бродским, наблюдая, как его советские друзья-художники раздавлены железной волей государственной машины.
Технические характеристики
Россия/Польша/Сербия 2018 126млн 2,39:1 5.1 Русский
Автор сценария
Алексей Герман-младший и Юлия Тупикина
Производство
Фильмы SAGa, Метрафильмы и Первый канал (Россия)
Совместное производство
90 Фильм 002 Message (Польша), Art&Popcorn (Сербия) ) при поддержке Eurimages
Cast
Милан МАРИК (Сергей Довлатов)
Елена СУЕЦКАЯ (Елена Довлатова)
Данила КОЗЛОВСКИЙ (Давид)
Артур БЕСЧАСТНЫЙ (Иосиф Бродский)
Антон ШАГИН (Антон Кузнецов)
Съемочная группа
Оператор – Лукаш ЗАЛ
Монтажер – Сергей ИВАНОВ и Дарья ГЛАДЫШЕВА
Звукорежиссер – Иван ГУСАКОВ
Художник-постановщик – Елена ОКОПНАЯ
Костюмы – Елена ОКОПНАЯ
Фильмография (полнометражный фильм)
Под электрическими облаками (2015) — 65-й Берлинале кинофестиваль — Конкурс — Приз «Серебряный медведь» за выдающийся художественный вклад
Paper Soldier (2008) — 65 Венецианский кинофестиваль — Серебряный лев за лучшую режиссуру и лучшую операторскую работу за лучшую режиссуру
Последний поезд (2003) — 60-й Венецианский кинофестиваль — Премия Луиджи де Лаурентиса
Фестивали и награды
- Берлинале 2018, Германия — Серебряный медведь за выдающиеся художественные достижения и Награда читателей Morgen post
- МКФ София, Болгария
- Вильнюсский МКФ, Литва
- МКФ Гонконг,
- Стамбул FF, Турция
- LET’S CEE FF, Австрия – Конкурс
- Стамбульский МКФ 2018 – Лучшее из фестивалей
- МКФ «Фаджр», Международный конкурс в Иране — Приз за лучшую режиссуру , Приз критиков
- МКФ Чонджу, Южная Корея
- Нейсе FF, Германия
- Фильм у моря, Нидерланды
- Теллурайд, США
- МКФ в Хайфе, Израиль
- Кинофестиваль Гент, Бельгия
- Женевский МКФ, Швейцария
- МКФ в Любляне, Словения
- МКФ Гоа, Индия
- Еврейский FF в Иерусалиме, Израиль
- МКФ Керала, Индия
- Панорама европейского кино в Афинах, Греция
- Laceno d’Oro, Италия, Premio alla Carriera «Laceno d’Oro» для Алексея Германа младшего
Press Quotes
«Милан Марич привносит остроумие в образ писателя Сергея Довлатова в новом плотном и формально строгом фильме Алексея Германа-младшего».
– BFI
«Впервые работая с Идой оператором Лукашем Залом, режиссер снова создает захватывающие хореографические кадры, которые добавляют наложение в стиле Феллини к прямолинейному изображению реальности, превращая фильм в визуальное удовольствие». – Варьете
«Этот стилистически самобытный фильм, художественно мягко говорящий, тем не менее выступает как крик души нашей эпохи, в России и в других странах: если искусство и вера в искусство умаляются, мы все теряем невообразимо ». – Экран
Рынки и фестивали
Берлинале 2018
Ссылки
THR — Первый анонсРазнообразие — HighlightTHR — Эксклюзивный трейлерСтраница Facebook
Скачать
Файл пресс-кита
Песни Сергея Довлатова | Маша Гессен
Нина Аловерт
Сергей Довлатов с Иосифом Бродским (справа) и Дэвидом Риффом (в центре), Нью-Йорк, 1984
В менее суровой стране, чем Россия, Сергей Довлатов был бы популярным писателем, чей революционный подход к письмо было бы затемнено легкостью тона, краткостью и кажущейся простотой большей части его работ.
Публика полюбила бы его, но большинство критиков с пренебрежением отнеслись бы к вульгарности языка его персонажей и явно автобиографическому характеру большей части его произведений. Но Довлатов жил в Советском Союзе, где его прозу нельзя было публиковать, поэтому ему было отказано в заслуженной популярности. Что касается критиков, то он часто выпивал с ними, и они все же находили повод его уволить. Если верить преданиям Довлатова, один из них однажды похвалил рассказ, который ему показали, сказав: «Эта мне не нравится меньше, чем другие».
Довлатов родился в 1941 году и вырос в Ленинграде. К тридцати пяти годам ему удалось опубликовать в общей сложности два рассказа в советских журналах. Он работал в нескольких малоизвестных газетах, писал новости, которые предпочитал подписывать разными псевдонимами. Его первая книга была наконец издана русскоязычным издательством в США в 1977 году. Издание книги за границей было, с точки зрения писателя, признанием поражения — он терял надежду когда-либо увидеть книгу или хотя бы столько же, сколько очередной рассказ, напечатанный в СССР, — и, с точки зрения Советского государства, объявление войны.
Через пару лет Довлатов переехал в Нью-Йорк, где его ждал быстрый и впечатляющий успех. Он запустил еженедельную газету «Новый американец » («Новый американец»), недолго просуществовавшую, но популярную и влиятельную среди советских эмигрантов, десятки тысяч которых приземлились в США в конце 1970-х годов. У него примерно по книге в год печаталась русскоязычная эмигрантская пресса. Но что отличало его от всех советских писателей-эмигрантов, кроме его друга и товарища по ленинградской ссылке Иосифа Бродского, так это то, что Довлатов также много и хорошо публиковался в переводах. The New Yorker напечатал десять его рассказов в 1980-х годах, и большинство его книг было переведено на английский язык.
Вернувшись в СССР, художественная литература Довлатова не могла быть опубликована до конца 1980-х, когда перестройка и гласность открыли двери в печать как для писателей-эмигрантов, так и для писателей, не придерживавшихся линии соцреализма. Критик, так скупо расхваливший Довлатова, бывшего однокашника, а ныне редактора ведущего литературного журнала, потом опубликовал его рассказы.
Начали выходить книги Довлатова на серой мякотной бумаге, сыпавшейся на ощупь, но тиражами сначала в сотни тысяч, а потом в миллионы. Как только его работа достигла российской аудитории, в августе 19В 90 лет он умер от сердечного приступа в Нью-Йорке, за десять дней до своего сорок девятого дня рождения и за год до падения советского режима.
В течение следующего десятилетия литературная репутация Довлатова в России поднималась все выше и выше: он прошел путь от малоизвестного писателя до имени нарицательного и, наконец, до статуса классика. Довлатов для русского языка то же, что Касабланка и Марк Твен для американской речи: многие неатрибутированные и неустановленные литературные аллюзии и цитаты исходят из его произведений, а ему часто приписывают афоризмы, которых он никогда не произносил.
К концу 1990-х стало ясно, что творчество Довлатова глубоко и навсегда изменило язык и границы русской литературы. Он был первым русским писателем, использовавшим городской родной язык — в отличие от стилизованного деревенского языка, который предпочитали позднесоветские официальные писатели, и стерилизованного, идеализированного городского языка, которым пользовались квазиофициальные.
«Сережа был, прежде всего, замечательным стилистом, — писал Иосиф Бродский через три года после смерти Довлатова:
Его рассказы основаны прежде всего на ритме предложения, интонации повествовательного голоса. Они написаны как стихи: сюжет вторичен, это лишь повод для речи. Это скорее песня, чем рассказ. 1
Или, можно возразить, это повествование в чистом виде, где повествование имеет приоритет над историей.
Пока репутация Довлатова в России стремительно росла, в Америке, где его впервые узнали, о нем постепенно забыли. Последнее англоязычное издание его работы, Чемодан , перевод Антонины В. Буи, опубликован в 1990 году; однако он был переиздан в новом издании дочерью Довлатова Катериной в 2011 году. В России известность Довлатова постоянно поддерживается новыми изданиями, часто дополняемыми мемуарами: некоторые из многих женщин, которых бросил Довлатов, многие люди, которым он был обязан деньги, и многие из писателей, которых он знал и превзошел, написали о нем мемуары (а также по крайней мере два человека, которых он никогда не встречал).
Но в Соединенных Штатах на момент его смерти непереведенной на английский осталась только одна из его книг — и сам Довлатов считал ее непереводимой. Сейчас Екатерина Довлатова закончила собственный перевод этой книги, которая на английском языке называется Пушкинские горы .
Реклама
Как и все книги Довлатова, « Пушкинские горы » представляет собой рассказ от первого лица о череде событий, схематично напоминающих события из жизни самого писателя. Каждая из книг Довлатова такова: « Зона » рассказывает о его службе в армии в качестве охранника ГУЛАГа; Чемодан представляет собой серию взаимосвязанных рассказов, каждый из которых призван рассказать предысторию предмета в эмигрантском чемодане автора. Пушкинские холмы в общих чертах основаны на времени, которое Довлатов провел, работая гидом в тематическом парке Александра Пушкина, в то время как его жена и дочь, которые жили отдельно друг от друга, готовились к эмиграции в Соединенные Штаты.
Оставив множество зацепок, указывающих на автобиографичность своих книг, Довлатов усложнил дело, присвоив имена персонажам в соответствии с неразборчивой логикой или, возможно, без логики вообще. Некоторые из его персонажей носят имена настоящих друзей и знакомых; другие тонко замаскированы и звучат как их оригиналы; а третьи фиктивные. «Имена, события и даты, приведенные здесь, все реальны», — совершенно неточно написал Довлатов в примечании автора к Зона :
Я придумал только те детали, которые не были существенными. Поэтому любое сходство героев этой книги с живыми людьми является преднамеренным и злонамеренным. И все вымыслы были неожиданными и случайными. 2
В Пушкинские горы Довлатов еще больше запутывает вещи и будущих биографов, называя рассказчика в честь своего двоюродного брата Бориса Довлатова, печально известного ленинградского актера, ставшего аферистом. Говорят, что физическое сходство между ними было поразительным.
А дочь рассказчика зовут Машей, по имени второй дочери Довлатова, которая была у него с первой женой вне брака, после рождения первой дочери со второй женой. Однако жена рассказчика носит имя Татьяна, которое, по-видимому, не принадлежало ни к одной из реальных возлюбленных писателя.
Рассказчик Пушкинские горы описывает встречу со своей будущей женой на вечеринке в мастерской скульптора. Он предлагает уйти вместе. Она соглашается:
Судя по всему, в мастерской было три двери. Один вел к лифту, другой к подбрюшью системы отопления, а третий к крыше.
Мне не хотелось возвращаться. И, судя по нарастающей громкости внутри, вечерние торжества шли к потасовке.
Я немного поколебался и ступил на грохочущую крышу. Таня последовала за мной.
Это самая очевидная аллегория дилеммы эмиграции, которую я видел. По общему мнению, Довлатов сопротивлялся эмиграции и боялся ее так, как может бояться только писатель: он боялся потерять отношение к языку и к читающей публике, — как ни слаба была эта связь для писателя, который не мог быть опубликован, — и он мог себе представить, как мучительно эмиграция будет.
Но неприятности Довлатова в Ленинграде нарастали — он не только не мог быть опубликован, но и к 19В возрасте 78 лет он не мог пройти по улице без того, чтобы к нему не приставала полиция, и, казалось, было только два выхода: он мог попасть в тюрьму или уехать в Соединенные Штаты.
И Довлатов, и его многочисленные друзья, писавшие мемуары, описывали сладостно-горький привкус, который оставил у него американский успех. В The Craft он описал сцену, заимствованную из его собственного опыта:
Линн позвонила и сказала: «Я отправила перевод на The New Yorker . Им понравилось. Они напечатают его через два или три месяца».
« The New Yorker ?» Я спросил. — Это газета или журнал?
Линн была ошеломлена моим невежеством. « The New Yorker , — сказала она, — один из самых популярных журналов в Америке. Они заплатят несколько тысяч долларов».
«Вау, — сказал я.
Честно говоря, я даже не удивился. Я ждал слишком долго. 3
Честно говоря, я даже не удивился. Я ждал слишком долго. 3 Линн здесь вымышленная версия Анны Фридман, которая благодаря Бродскому стала американской переводчицей Довлатова. Как бы двойственно ни относился Довлатов к своему успеху в США, в Советском Союзе он не мог о нем и мечтать: решение эмигрировать было равносильно падению в пропасть.
Жена рассказчика в Пушкинские горы , однако, шагает в эмиграцию так же спокойно и решительно, как ступила на крышу: она ищет настоящих перемен. Сначала она разводится с рассказчиком в России, но остается с ним; когда это не меняет ни его, ни ее жизнь сколько-нибудь заметным образом, она решает уйти. Здесь Довлатов, похоже, создал образ именно своей реальной жены. «Я подумала, что, пока я еще физически здорова, надо попробовать начать какую-то новую жизнь», — сказала вдова Довлатова Елена его биографам тридцать лет спустя. «Все, что мне было нужно, — это радикальные перемены. И эмиграция дала мне такую возможность».
4
Реклама
В то время как подтекстом Пушкинские горы является мука принятия решения об эмиграции, внешне книга в значительной степени представляет собой рассказ о пьянстве. В начале романа, когда рассказчик начинает свой путь на Пушкинские горы, мы получаем снимок его персонажа и состояния его здоровья:
Я сидел у двери. Через минуту материализовался официант с огромными войлочными бакенбардами.
«Что тебе нравится?»
«Я рад, — сказал я, — чтобы все были добрыми, скромными и вежливыми».
Официант, насытившись разнообразием жизни, ничего не сказал.
«Мое удовольствие — полстакана водки, пиво и два бутерброда».
«Какого типа?»
«Колбаса, наверное».
Я достал пачку сигарет и закурил. Мои руки неудержимо дрожали.
«Стакан лучше не ронять…» И тут за соседний столик сели две утонченные старушки. Они выглядели так, как будто они были из нашего автобуса.Официант принес небольшой графин, бутылку пива и две шоколадки.
— Бутербродов больше нет, — объявил он с притворной трагедией.
Я заплатил. Я поднял стакан и тут же опустил его. Мои руки тряслись, как у эпилептика. Старушки посмотрели на меня с отвращением. Я попытался улыбнуться:
«Посмотри на меня с любовью!»
Дамы вздрогнули и поменялись столами.
Рассказчик пьет. Жена с ним разводится из-за пьянства. Именно из-за своего пьянства, а также из-за развода и долгов, вызванных пьянством, рассказчик переезжает на Пушкинские горы, где работает проводником.
Там он неохотно приобщается к культу Пушкина, величайшего из великих распутных русских гениев, степень влияния которого на русскую культуру стала полностью ясна только после его ранней смерти:
Чем больше я узнавал Пушкина, тем меньше Мне захотелось поговорить о нем.
Особенно на таком смущающем уровне… Что меня больше всего интриговало в Пушкине, так это его олимпийская отстраненность. Его готовность принять и выразить любую точку зрения…. Как луна, освещающая путь и добыче, и хищнику.Какое-то время в Пушкинских горах рассказчик сопротивляется выпивке. Вместо этого он наблюдает за пьянством других и размышляет сам:
Несколько раз Митрофанов и Потоцкий приглашали меня выпить с ними. Я отказался. Это не потребовало никаких усилий с моей стороны. Я легко могу отказаться от первой рюмки. Это остановка, которой я не научился. Мотор хороший, но тормоза меня подводят….
Смешные пассажи — это легкомысленное писание о пьянстве и прочих распространенных бедах, обеспечивших Довлатову массовую популярность в России.
Но именно из-за этих пассажей сам Довлатов считал, что книгу нельзя перевести: в них фигурирует Миша, один из двух деревенских пьяниц в романе, обладающих уникальными манерами речи.
Один говорит советскими газетными заголовками и лозунгами, другой — что-то среднее между тарабарщиной и своим языком. Рассказчик объясняет:
С некоторым трудом я уловил суть его обширных монологов.
Более того, выступление Миши было организовано замечательно. Только существительные и глаголы произносились четко и надежно. В основном в неподходящих сочетаниях. Все второстепенные части речи Михаил Иваныч употреблял по своему усмотрению. Какие бы ни оказались. Не говоря уже о предлогах, частицах и союзах. Он создавал их на ходу. Его речь мало чем отличалась от классической музыки, абстрактного искусства или песни щегла. Эмоции явно преобладали над смыслом.
Представим, что я сказал:
«Миша, пожалуй, тебе стоит отказаться от соуса, хотя бы ненадолго».
В ответ я слышу:
«Черт возьми, педик, Бог знает что… Получил пятерку утром и стрелял на фабрику мочи… Аванс на депозите… Как дела, имма бросить?… Что там умного?…
Катерина Довлатова в переводе Миши звучит так, будто он создал свой собственный язык из обрывков американского английского и сленга.
Голосом рассказчика она придерживается противоположного подхода: в споре великих переводчиков она падает на сторону формальной эквивалентности, школы максимально близкого соблюдения синтаксиса оригинала. Такой подход создает своего рода акцентированную прозу, которая в лучшем случае передает часть ритма и мелодии языка оригинала. «У тебя есть какие-то способности, а может и не быть», — говорит себе рассказчик в этом переводе, используя отчетливо русскую структуру предложения.
Альтернатива формальной эквивалентности поддерживается сторонниками динамической эквивалентности, которые выступают за перевод таким образом, чтобы в переводе получалось такое же впечатление от чтения, как и в языке оригинала (с соответственно меньшим уважением к синтаксису и фигурам речи в оригинале). ). За некоторыми заметными исключениями, английские переводы русской литературы следовали традиции формальной эквивалентности (хотя сами русские, начиная с самого Пушкина, твердо верят в динамическую эквивалентность как в единственно возможный подход к переводу).
Довлатовские переводы Анны Фридман также следовали этой формальной традиции. Однако перевод «Чемодан » Антонины В. Буис, сделанный в 1990 году, восходит к школе динамической эквивалентности, и проза Довлатова внезапно терпит неудачу. Причина, вероятно, в том, что русский критик Александр Генис назвал «обманчивой» простотой Довлатова. «Простота Довлатова не первична, — писал Генис. «Это результат вычитания, продукт преодоления сложности». 5
Перевод Катерины Довлатовой временами кажется почти прозрачным, как будто сквозь текст просматривается оригинальный русский язык. Это происходит, когда рассказчик описывает Пушкина: «Не монархист, не заговорщик и не христианин — он был только поэт, гений, и он сострадал круговороту жизни в целом». Более динамичный перевод мог бы закончиться словами «сострадание ко всему живому».
Как переводчик Катерина Довлатова отнюдь не строгий формалист. Она не только отклоняется от этой школы, когда переводит довлатовских пьяниц, но и рискует в других случаях, иногда с сильным эффектом.
Во фразе «Татьяна встала над моей жизнью, как утренний свет зари» переводчик вводит аллюзию на американский национальный гимн, которая, конечно же, отсутствует в оригинале. Однако образ кажется вполне подходящим, поскольку рассказчик продолжает:
То есть спокойно, красиво, не вызывая излишних эмоций. Чрезмерным было только ее равнодушие. Ее беспредельное равнодушие было сравнимо с природным явлением…
И тут появляется Валерий Марков, второй из непереводимых пьяниц Пушкинских гор, которого рассказчик сравнил с «неисправным громкоговорителем». Его выступление Екатерина Довлатова переводит как непрерывный поток идейных возгласов: «Руки прочь от Вьетнама и Камбоджи! Граница закрыта! Карацупа никогда не спит! Лица еврейской национальности исключены!» (Никита Карацупа, как поясняет примечание переводчика, был легендарным советским пограничником.)
Столкнувшись с таким уровнем идеологического абсурда, с одной стороны, и окончательным решением жены покинуть страну, взяв с собой дочь, с другой, рассказчик падает с колес.
Ироничное, отстраненное описание чужого пьянства сменяется все более мрачным взглядом изнутри запоя:
Вера принесла мне брюки. Я оделся. Потом наденьте туфли, предварительно вытряхнув сосновые иголки. С отвращением закурил сигарету…
Тяжелый привкус утра заглушил позор вчерашнего дня.
И через пару страниц:
Мы заснули у кого-то на сеновале в Петровском. Утром этот кошмар начался снова. Даже конюхи с лесопилки отшатнулись от нас.
К тому же Марков ходил с сиреневым абажуром на голове. У меня не хватало левого рукава.
Он приходит в себя ровно настолько, чтобы перевезти себя в Ленинград на прощальную вечеринку жены и дочери. Как только они выключены, он возобновляет питье. Читатель понимает, что в бездну упал рассказчик, а не его эмигрантская семья:
На одиннадцатый день у меня начались галлюцинации. Это были не демоны, это были ваши садовые коты.
Белый и серый. Несколько из них.Потом я попал под ливень маленьких червей. На животе появились красные пятна. Кожа на ладонях начала шелушиться.
Выпивка закончилась. Деньги закончились. У меня не было сил идти куда-то или что-то делать.
Спуск пьяницы в Пушкинские горы , от слабой надежды до полного отчаяния, возможно, является одним из величайших вкладов Довлатова в русскую литературу. В реальной жизни писатель пережил эмиграцию жены и дочери, продолжал пьянствовать и писать, публиковался за границей, столкнулся с преследованием и уголовным преследованием, был арестован и заключен в тюрьму на две недели и, наконец, решил эмигрировать, а не оказаться за решеткой. .
Через год после того, как Елена и Кэтрин уехали из Советского Союза, Сергей Довлатов переехал к ним в Квинс, Нью-Йорк. Через несколько лет у них с женой родился сын. Сергей Довлатов добился впечатляющего литературного успеха, который, по его словам, в его мрачном настроении пришел слишком поздно.