Обычно в таких случаях принято писать: «Бог забирает лучших». Это неправда — Бог забирает… — Газета.Ru
Обычно в таких случаях принято писать: «Бог забирает лучших». Это неправда — Бог забирает всех. Просто когда он забирает лучших, у остающихся появляется повод подумать, что и как они здесь делают. Точнее, почему мы делаем не то и не так.
Наташу Неймышеву — умницу и красавицу, маму чудесной маленькой девочки, дочь прекрасных родителей, силой воли, интеллекта и тонкой внутренней душевной работы над собой ставшую одним из самых профессиональных журналистов страны — Бог забрал, не дав ей дожить даже до тридцати. Взрыв в машине, мгновенный уход на небеса, чтобы мы тут вдруг поняли, кто рядом с нами жил. Бог, бог… Можно было и не устраивать этого трагического кошмарного фейерверка судьбы- все люди из профессии, с которыми мы вместе работали и которые мне дороги, и так понимали.
…Я помню горящие глаза двадцатилетней девушки, которая, остаяваясь женственной, порой кокетливой, с упорством не утратившего детский азарт мудреца узнавала информацию, добывала информацию, переплавляла информацию в текст.
Она работала так, что была оправданием нашей «второй древнейшей», искуплением немыслимых и неисчислимых журналистских грехов. «Во всем мне хочется дойти до самой сути»— эта пастернаковская формула стала формой ее существования в профессии. Она всегда извинялась, если присылала текст без заголовка. Она обсуждала то, что пишет и то, что пишут люди, сидящие рядом в муравейнике ньюсрума, как обсуждают самые важные вещи в жизни. Она была в высшей степени честна и добросовестна.
Географические координаты нашего пребывания в профессии разошлись лет шесть назад. С тех пор мы мимолетно виделись раза два-три. Последний раз года четыре назад, случайно, в коридоре газеты, где она работала. Она сказал мне, как было бы хорошо, если бы я пришел работать в их газету. И я не знаю, слышал ли я когда-нибудь от кого-нибудь более приятные слова, касающиеся нашего общего дела. И вдруг, буквально за неделю до конца своей жизни, она позвонила мне по делу — искала человека в отдел. Предупредила, что хотела бы взять сотрудника у меня.
Сам факт такого благородного предупреждения давно не характерен для этой профессии, лучшую характеристику которой дал когда-то тоже трагически погибший Дмитрий Кедрин: «У поэтов есть такой обычай-в круг сойдясь, оплевывать друг друга». Я честно сказал, что у объекта Наташиного внимания двое детей. Тогда она грустно произнесла: «Да, она, пожалуй, не пойдет на нашу китайскую фабрику».
Человек, учившийся каждую секунду своего существования, вбиравший в себя многообразие жизни, как экипаж тонущей подводной лодки ловит каждую молекулу остающегося воздуха, за неделю до ухода назвал свое место работы «китайской фабрикой». В этом мудром сравнении была абсолютная правда соотношения трудозатрат и результата, цены и качества. В этих словах был честный и безжалостный приговор сегодняшнему состоянию профессии. Получив свободу на блюдечке с голубой каемочкой, увидев невиданные дотоле зарплаты, мы возомнили себя властителями дум и хозяевами жизни. Свободу отобрали быстро. Те же люди, кто отобрал свободу, опять прибрали к рукам «кормушку».
От признания того факта, что мы — всего лишь плохие работники сферы обслуживания, а те, кто считает себя нашими реальными хозяевами, отвратительны, легче не становится.
Восемь или девять Наташиных лет в профессии стали не только ее жизнью, но и путем самой журналистики — от упоения возможностью создавать что-то важное для себя, страны, мира, делать это на пределе, по максимуму, до понимания, что мы кроим в промышленных масштабах дешевый ширпотреб плохого китайского качества по скверным кремлевским лекалам. Она всегда делала всё по-настоящему, потому что сама настоящая. Это поразительно: красивый, умный, тонкий талантливый, работоспособный, простите за слово, «продвинутый» человек, которому нет и тридцати, уже не совпадал с эпохой. Потому что эпоха в России опять востребовала некрасивых, неумных, ненастоящих.
Обычно в таких случаях принято писать «невосполнимая утрата». Это правда, хотя утрата каждого человека невосполнима. Но Наташина гибель-не просто чудовищная несправедливость судьбы по отношению к этому человеку.
Она отдала свою жизнь за то, чтобы мы наконец поняли, что происходит с нами, журналюгами. Кого мы обслуживаем, с кем заигрываем, как выглядим. Девочка, приехавшая покорять Москву и романтическую профессию журналиста, покорившая и ту, и другую, ценой собственной — прекрасной и бесценной— жизни крикнула нам, чтобы мы одумались.
Оказалось, что журналистика с Наташей Неймышевой и без нее- это две разных журналистики и две разных эпохи. Лучше бы она просто жила, работала, любила, растила дочку. Наташа, Наташа…
Нисхождение во ад. Почему Бог допускает болезнь и смерть детей? — Про Паллиатив
Это знакомое многим христианам размышление священника Георгия Чистякова. Оно впервые было опубликовано в газете «Русская мысль» № 4 в далеком 1995 году. Отец Георгий был одним из первых священнослужителей, кто пришел в Российскую детскую клиническую больницу. При больнице был организован храм, прямо в актовом зале. Там этот блестяще образованный человек, филолог, историк, кандидат наук, исповедовал, причащал, утешал детей, больных онкологией, и их родителей.
В 2007 году он сам умер от опухоли головного мозга.
Это одно из самых сильных его размышлений: о том, как можно верить в Бога, который есть Любовь, и видеть, как страдают тяжелобольные дети.
За последний месяц я похоронил шесть детей из больницы, где каждую субботу служу литургию. Пять мальчиков: Женю, Антона, Сашу, Алешу и Игоря. И одну девочку — Женю Жмырко, семнадцатилетнюю красавицу, от которой осталась в иконостасе больничного храма икона святого великомученика Пантелеймона. Умерла она от лейкоза. Умирала долго и мучительно, не помогало ничто. И этот месяц не какой-то особенный. Пять детских гробов в месяц — это статистика. Неумолимая и убийственная, но статистика. И в каждом гробу родной, горячо любимый, чистый, светлый, чудесный. Максимка, Ксюша, Настя, Наташа, Сережа…
За последний день я навестил трех больных: Клару (Марию), Андрюшу и Валентину. Все трое погибают — тяжело и мучительно. Клара уже почти бабушка, крестилась недавно, но можно подумать, что всю жизнь прожила в Церкви — так светла, мудра и прозрачна.
Андрюше — 25 лет, а сыну его всего лишь год. За него молятся десятки, даже, наверное, сотни людей, достают лекарства, возят на машине в больницу и домой, собирают деньги на лечение — а метастазы повсюду. И этот день не какой-то особенный, так каждый день.
Прошло полдня. Умерла Клара. Умерла Валентина. В Чечне погибло шесть российских солдат — а сколько чеченцев, не сообщают… Умерла Катя (из отделения онкологии) — девочка с огромными голубыми глазами. Об этом мне сказали прямо во время службы.
Легко верить в Бога, когда идешь летом через поле. Сияет солнце, и цветы благоухают, и воздух дрожит, напоенный их ароматом. «И в небесах я вижу Бога» — как у Лермонтова. А тут? Бог? Где Он? Если Он благ, всеведущ и всемогущ, то почему молчит?
Если же Он так наказывает их за их грехи или за грехи их пап и мам, как считают многие, то Он уж никак не «долготерпелив и многомилостив», тогда Он безжалостен.
Бог попускает зло для нашей же пользы либо когда учит нас, либо когда хочет, чтобы с нами не случилось чего-либо еще худшего — так учили еще со времен средневековья и Византии богословы прошлого, и мы так утверждаем следом за ними.
Мертвые дети — школа Бога? Или попущение меньшего зла, чтобы избежать большего?
Если Бог все это устроил, хотя бы для нашего вразумления, то это не Бог, это злой демон, зачем ему поклоняться, его надо просто изгнать из жизни. Если Богу, для того чтобы мы образумились, надо было умертвить Антошу, Сашу, Женю, Алешу, Катю и т.д., я не хочу верить в такого Бога. Напоминаю, что слово «верить» не значит «признавать, что Он есть», «верить» — это «доверять, вверяться, вверять или отдавать себя». Тогда выходит, что были правы те, кто в 30-е годы разрушал храмы и жег на кострах иконы, те, кто храмы превращал в дворцы культуры. Грустно. Хуже, чем грустно. Страшно.
Может быть, не думать об этом, а просто утешать? Давать тем, кому совсем плохо, этот «опиум для народа», и им все-таки хотя бы не так, но будет легче. Утешать, успокаивать, жалеть. Но опиум не лечит, а лишь на время усыпляет, снимает боль на три или четыре часа, а потом его нужно давать снова и снова. И вообще страшно говорить неправду — особенно о Боге.
Не могу.
Как смотрит на болезнь и близость смерти христианин, мусульманин, буддист и иудей?И что надо знать об этом сотрудникам и волонтерам хосписа
Господи, что же делать? Я смотрю на твой крест и вижу, как мучительно Ты на нем умираешь. Смотрю на Твои язвы и вижу Тебя мертва, нага, непогребенна… Ты в этом мире разделил с нами нашу боль. Ты как один из нас восклицаешь, умирая на своем кресте: «Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Ты как один из нас, как Женя, как Антон, как Алеша, как, в конце концов, каждый из нас, задал Богу страшный это вопрос и «испустил дух».
Если апостолы утверждают, что Иисус умер на кресте за наши грехи и искупил их Своею кровию, то мы выкуплены (см. 1Кор 6,20; а также 1Петр 1,18-19), значит, мы страдаем не за что-то, не за грехи — свои, родительские, чьи-то. За них уже пострадал Христос — так учат апостолы, и на этом зиждется основа всего их богословия. Тогда выходит, что неизвестно, за что страдаем мы.
Тем временем Христос, искупивший нас от клятвы законныя честною Своею кровию, идет по земле не как победитель, а именно как побежденный. Он будет схвачен, распят и умрет мучительной смертью со словами: «Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?». Его бросят все, даже ближайшие ученики. Его свидетелей тоже будут хватать и убивать, сажать в тюрьмы и лагеря. Со времен апостолов и вплоть до Дитриха Бонхоффера, матери Марии и Максимилиана Кольбе, вплоть до тысяч мучеников советского ГУЛАГа.
Зачем все это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности — у гроба умершего ребенка я чувствую его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.
Соединяя нас в единое целое перед лицом беды, Он делает то, что никто другой сделать не в силах. Так рождается Церковь.
Что мы знаем о Боге? Лишь то, что явил нам Христос (Ин 1,18). А он явил нам, кроме всего прочего, и свою оставленность Богом и людьми — именно в этой оставленности Он более всего соединяется с нами.
Грекам, а вслед за ними и римлянам всегда хотелось все знать. На этом основана вся античная цивилизация. Именно на этой неуемной, бурлящей и неутомимой жажде знания. И о Боге, когда они стали христианами, им тоже захотелось знать — может Он все или нет. Отсюда слово «Всемогущий» или Omniрotents, один из эпитетов Юпитера в римской поэзии, которым очень любит пользоваться в своей «Энеиде» Вергилий. А Бог «неизречен, недоведом, невидим, непостижим» (это мы знаем не из богословия, нередко попадавшего под влияние античной философии, а из молитвенного опыта Церкви, из опыта Евхаристии — не случайно же каждый священник непременно повторяет эти слова во время каждой литургии), поэтому мы просто не в состоянии на вопрос «Может ли Бог все?» — ответить ни «да», ни «нет». Поэтому, кто виноват в боли, я не знаю, но знаю, кто страдает вместе с нами — Иисус.
Как же понять тогда творящееся в мире зло? Да не надо его понимать — с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовет нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать и т.д. Неустанно. А если не получается, если сил не хватает, тогда склоняться перед Твоим крестом, тогда хвататься за его подножие как за единственную надежду.
Отец Георгий по время богослужения / Pravmir.ru
«Бога не видел никто никогда». И только одна нить соединяет нас с Ним — человек по имени Иисус, в Котором вся полнота Божия пребывает телесно. И только одна нить соединяет нас с Иисусом — имя этой нити любовь.
Он умер на кресте как преступник. Мучительно. Туринская плащаница со страшными следами кровоподтеков, со следами от язв, по которым современные патологоанатомы в деталях восстанавливают клиническую картину последних часов жизни Иисуса — вот действительно подлинная святыня для ХХ века. Весь ужас смерти, никем и никак не прикрытый! Посмотрев на картину Гольбейна «Мертвый Христос», герой Достоевского воскликнул, что от такой картины можно веру потерять.
А что бы он сказал, если бы увидел Туринскую плащаницу, или гитлеровские концлагеря, или сталинщину, или просто морг в детской больнице в 1995 году?
Что было дальше? В начале 20-й главы Евангелия от Иоанна мы видим Марию Магдалину, потом апостолов Петра и Иоанна и чувствуем пронзительную боль, которой пронизано все в весеннее утро Пасхи. Боль, тоску, отчаяние, усталость и снова боль. Но эту же пронзительную боль, эту же пронзительную безнадежность, о которых так ярко рассказывает Евангелие от Иоанна, я ощущаю всякий раз у гроба ребенка… Ощущаю и с болью, сквозь слезы и отчаяние, верю — Ты воистину воскрес, мой Господь.
Пока писался этот очерк, умерла Клара, затем Валентина Ивановна, последним умер Андрюша — еще три гроба.
Один мальчик признался мне на днях, что не верит в загробную жизнь и поэтому боится, что он плохой христианин. Я возразил ему на это, что трудности с восприятием того, что касается жизни за гробом, свидетельствуют как раз об обратном — о честности его веры.
О.Георгий. Исповедь в больничном храме / Chistiakov.ru
И вот почему. Один, причем не очень молодой, священник как-то сказал мне, что ему очень трудно судить о смерти и учить своих прихожан не бояться ее, поскольку он сам никого из людей по-настоящему близких никогда не терял. Честно. Очень честно. И очень верно. Мне всегда страшно смотреть на вчерашнего семинариста, который важно и мягко, но чуть-чуть свысока втолковывает матери, потерявшей ребенка, что на самом деле это хорошо, что Бог так благословил, и поэтому слишком уж убиваться не надо.
«Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы»,- да, об этом говорит нам Христос в своем Евангелии (Лк 20,38). Но для того, чтобы эта весть вошла в сердце, каждому из нас необходим личный опыт бед, горя и потерь, опыт, ввергающий нас в бездну настоящего отчаяния, тоски и слез, нужны не дни или недели, а годы пронзительной боли. Эта весть входит в наше сердце — только без наркоза и только через собственные потери.
Как школьный урок ее не усвоишь.
Смею утверждать: тот, кто думает, что верит, не пережив этого опыта боли, ошибается. Это еще не вера, это прикосновение к вере других, кому бы нам хотелось подражать в жизни.
И более: тот, кто утверждает, что верит в бессмертие и ссылается при этом на соответствующую страницу катехизиса, вообще верит не в Бога, а в идола, имя которому — его собственный эгоизм.
Вера в то, что у Бога все живы, дается нам, только если мы делаем все возможное для спасения жизни тех, кто нас окружает, только если мы не прикрываем этою верой в чисто эгоистических целях, чтобы не слишком огорчаться, чтобы сражаться за чью-то жизнь или просто чтобы не было больно.
Но откуда все-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети? Попробую высказать одну догадку. Бог вручил нам мир («Вот я дал вам» — Быт 1,29). Мы сами все вместе, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях — она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т.
п.). Мир в библейском смысле этого слова, мир, который лежит во зле, т.е. общество или мы все вместе, вот кто виноват.
Отец Георгий / Chistiakov.ru
В наших храмах среди святых икон довольно заметное место занимает «Нисхождение во ад» — Иисус на этой иконе изображен спускающимся куда-то в глубины земли, а вместе с тем и в глубины человеческого горя, отчаяния и безнадежности. В Новом Завете об этом событии вообще не говорится, только в Апостольском символе веры есть об это два слова — descendit ad inferos («спустился во ад»), и довольно много в наших церковных песнопениях.
Иисус не только страдает сам, но и спускается во ад, чтобы там разделить боль других. Он всегда зовет нас с собою, говоря нам: «По мне гряди». Часто мы стараемся, действительно, идти вслед за ним. Но тут…
Тут мы стараемся не видеть чужой боли, зажмуриваем глаза, затыкаем уши. В советское время мы прятали инвалидов в резервациях (как, например, на Валааме), чтобы никто их не видел, как бы жалея психику своих соотечественников..jpeg)
Морги в больницах часто прятали на заднем дворе, чтобы никто никогда не догадался, что здесь иногда умирают. И проч., и проч. Мы и теперь, если считаем себя неверующими, пытаемся играть со смертью в «кошки-мышки», делать вид, будто ее нет, как учил Эпикур, отгораживаться от нее и т.д. Иными словами, чтобы не бояться смерти, используем что-то вроде анальгетика.
Если же мы считаем себя верующими, то поступаем не лучше: говорим, что она не страшна, что на то воля Божия, что не надо горевать по усопшему, потому что тем самым мы ропщем на Бога и проч. Так или иначе, но подобно неверующим также отгораживаемся от боли, заслоняем себя от нее инстинктивно, словно от удара занесенной над нами руки, то есть тоже используем если не наркотик, то во всяком случае анальгетик.
Это для себя. А для других мы поступаем еще хуже. Человеку, которому больно, пытаемся внушить, что это ему только кажется, причем кажется, ибо он Бога не любит и т.д. и т.п. А в результате человека, которому плохо, тяжело и больно, мы оставляем наедине с его болью, бросаем одного на самом трудном месте жизненной дороги.
А надо бы просто спуститься с ним вместе в ад вслед за Иисусом — почувствовать боль того, кто рядом, во всей ее полноте, неприкрытости и подлинности, разделить ее, пережить ее вместе.
Когда у моей восьмидесятилетней родственницы умерла сестра, с которой они вместе в одной комнате прожили всю жизнь, примерно через год она мне сказала: «Спасибо вам, что вы меня не утешали, а просто все время были рядом».
Смерть, которой ждутЕпископ Пантелеимон (Шатов) — о собственном опыте переживания смерти близкого, христианском отношении к умиранию и утешении верующего человека
Думаю, что в этом и заключается христианство, чтобы быть рядом, вместе, ибо утешать можно человека, который потерял деньги или посадил жирное пятно на новый костюм, или сломал ногу. Утешать — это значит показывать, что то, что с кем-то случилось, не такая уж большая беда. К смерти близкого такое утешение отношения не имеет. Здесь оно больше чем безнравственно.
Мы — люди Страстной Субботы. Иисус уже снят с креста. Он уже, наверное, воскрес, ибо об этом повествует прочитанное во время обедни Евангелие, но никто еще не знает об этом. Ангел еще не сказал: «Его здесь нет. Он воскрес», об этом не знает никто, пока это только чувствуется, и только теми, кто не разучился чувствовать…
Благодарим Петра Георгиевича Чистякова за разрешение на публикацию эссе. Фотографии и текст — с сайта наследников отца Георгия Чистякова.
Почему Бог берет некоторых людей на небеса такими молодыми? — Блог
Автор
Рэнди Алкорн
12 августа 2009 г.
Почему Бог забирает одних людей на Небеса преждевременно — до того, как кажется, что Он должен это сделать, — а других так поздно, когда они стары и испытывают такую боль?
Исаия 55 говорит, что мысли Бога выше наших. У него есть цели, которые мы не можем понять. Я видел, как исцелялись браки, и братья и сестры становились преданными верующими после смерти ребенка или подростка.
Когда я впервые ответил на этот вопрос несколько лет назад, моя подруга держала на руках своего полуторагодовалого сына, ожидая, когда он сделает свой последний вздох. Она молилась над ним, читала вслух псалмы, пытаясь утешить и подготовить его — и себя — к тому, что должно было произойти.
Кто знает, сколько врачей, медсестер и пациентов были глубоко потрясены испытанием этого ребенка? Кто знает, какие члены семьи обратились ко Христу?
Жизнь Маленького Дэвида была настолько долгой, насколько Бог знает, что лучше. Я не могу объяснить Его замыслы, и никакие объяснения не могут и не должны избавить родителей от горя. Но я знаю, что Божьи пути лучше, и однажды у нас будет гораздо более ясная картина.
Я также видел, как страдали пожилые люди, которых — ради них — я желал, чтобы Бог скорее забрал домой. Но у Бога есть цель для них до последнего момента их жизни. Опять же, влияние на членов семьи благочестивого человека, который сталкивается с болезнью и смертью, может иметь последствия, которые мы не можем измерить.
Это может произвести в них сходство с Христом, которого нельзя было бы достичь иначе.
Часто Бог использует ослабевающее здоровье и жизненную силу не только для того, чтобы усилить влияние на других, которым приносит пользу забота о пожилых людях (мы с отцом стали гораздо ближе в последние годы его жизни, когда он нуждался в моей помощи), но и для подготовки больных и старики для Неба. Легче отпустить этот мир, когда нет реальной надежды на то, что наше здоровье улучшится, а только ухудшится. Теперь шепот Неба становится радостным криком приглашения: «Иди сюда, где все будет хорошо — не снова, а в первый раз!»
Как слепые наслаждаются надеждой на зрение, а хромые — надеждой на полную подвижность, так и больные жаждут здоровья, а старики жаждут свежей жизненной силы юности.
По мере того, как близкие переживают большие трудности, мы тоже отвыкаем от отчаянной привязанности к ним. Я бы никогда не подумал о том, чтобы покончить с жизнью моих умирающих родителей, потому что я не осмелился бы играть в Бога.
Но в обоих случаях я мог сказать: «Если это лечение может добавить два месяца к их жизни, но сделает эти два месяца еще более несчастными для них, пожалуйста, воздержитесь от этого и сделайте все возможное, чтобы им было комфортно».
В противоположность этому, сегодня многие, похоже, стремятся провести родителей в вечность. Я слышал, как люди говорили о том, что их «наследство» тратится на заботу об умерших родителях. «Почитай отца твоего и мать» — это заповедь, к которой мы должны относиться серьезно. Бог навязывает Свои заповеди — последствия отказа от любящей заботы о наших родителях, несомненно, будут тяжелыми. Тем, кто движим жадностью и не хочет заботиться о своих родителях, нужно покаяться. Слишком легко замаскировать под «милосердие» скрытые эгоистичные намерения.
Я бы также добавил, что очень обнадеживает тот факт, что для истинно верующих смерть — это не конец отношений, а только их прерывание.
Наши близкие, стареющие и слабеющие, не прошли своего пика, как это себе представляет мир.
Они еще не достигли своего пика. И если в следующем мире когда-либо будет достигнут пик (я сомневаюсь, что это будет), то никогда не будет последующего падения. Острые ощущения от пребывания в присутствии Христа никогда не исчезнут, и приключения впереди нас всегда будут лучше, чем те, что позади. Наш Бог предлагает не конец стремления, а постоянное его удовлетворение – бесконечную радость и благодарность Тому, Кто сделал все это для нас. Наши верующие близкие, будь то родители, дети, супруги или друзья, будут там, чтобы поприветствовать нас, вероятно, стремясь показать нам некоторые любимые места. Тех, кто знает благодать Иисуса, ждет окончательное воссоединение.
Просмотрите дополнительные ресурсы по теме Небес и прочтите связанные книги Рэнди, в том числе Небеса .
Фото Аарона Мелло на Unsplash
Почему Бог забирает хороших Проповедь Джонни Смолла, 1 Коринфянам 15:55-58, Луки 9:23-26
Почему Бог забирает хороших?
Когда я услышал, что один из наших молодых людей в церкви погиб в автокатастрофе, моим первым вопросом было: «Почему Спайк, почему не кто-то другой?» Как всегда, когда я несправедливо вопрошаю Бога, Он дал ответ через мою любимую жену.
Она сказала: «Потому что Бог хотел его сейчас».
Бог знает, что делает. Бог контролирует. У Бога есть план, хотя мы не всегда его понимаем, когда происходят подобные вещи. У этого молодого христианина вся жизнь была впереди. Всего две недели назад Спайк и его девушка отказались пойти с молодежной группой в аквапарк, потому что они помогали с каникулярной библейской школой. Спайк считал, что более важно помогать обучать этих маленьких детей, чем развлекаться с молодежной группой. Вот что называется взять свой крест и принести жертву за Христа.
Думаю, мы все могли бы поучиться у этого молодого человека. Жертвуем ли мы ради дела Христа? Заботимся ли мы больше о том, чтобы привести других ко Христу или о том, чтобы получать удовольствие? Я помню, как смотрел Спайка здесь в прошлое воскресное утро после каникулярной библейской школы. Он был так счастлив и так горд работать с этими малышами. Я всегда буду помнить улыбку на его лице в тот день. Я благодарен за то, что сказал ему, что очень горжусь им.
А если бы я этого не сказал? У меня не было бы другой возможности сказать ему.
Мы никогда не знаем, когда можем потерять любимого человека. Сказали ли вы все, что нужно, своей жене, мужу, детям или родителям? Зачем ждать? У тебя может не быть другого шанса. Говорили ли вы недавно своим близким, как сильно вы их любите и как вы ими гордитесь?
Читаем:
1 Кор. 15:55-58
55 «Где, смерть, твоя победа? Где, смерть, твое жало?»
56 Жало смерти — грех, а сила греха — закон.
57 Но слава Богу! Он дает нам победу через нашего Господа Иисуса Христа.
58 Поэтому, мои дорогие братья, стойте твердо. Пусть ничто не тронет тебя. Всегда полностью отдавай себя делу Господа, потому что знаешь, что твой труд в Господе не напрасен.
(NIV)
Знаешь, я завидую Спайку. Спайк с нашим Господом. Он поёт хвалу Богу. Он видел Христа и видел углы. Он ходил по улицам, вымощенным золотом. Как он должен быть счастлив. Я жажду того времени, когда Бог позовет меня домой, но до этого дня я буду служить моему Господу и проповедовать Евангелие всем тем, кто будет слушать.
У смерти нет победы над верующими. Для верующих в смерти нет жала. Благодаря Богу, Иисус Христос дал всем верующим полную победу над смертью через прощение грехов. Все согрешили и лишены славы Божьей. Возмездие за грех — смерть и вечность в аду. Но благодаря принятию Иисуса Христа как нашего Спасителя мы имеем вечную жизнь с Богом.
Это замечательно для всех нас, верующих, но что, если кто-то, кого мы знаем, погибнет в результате несчастного случая и не будет христианином? У нас есть молодые люди прямо здесь, в нашей церкви, которые не приняли Иисуса Христа, у которого есть их Спаситель. Если бы кто-то из этих молодых людей погиб в том несчастном случае, они бы провели вечность в аду. Готовы ли мы принять это? Я не. Нам нужно расставлять приоритеты в соответствии с волей Божьей. Христос дал нам великое поручение. Наша первоочередная задача – проповедовать Евангелие всем народам. Сюда входят и неверующие прямо здесь, в нашем родном городе, и прямо здесь, в нашей церкви. Иногда мы так заняты своими личными проблемами, церковной политикой или планированием роста церкви, что не видим леса за деревьями.
Если мы знаем, что в нашей церкви есть человек, который не спасен, тогда нашим наивысшим приоритетом должно быть приведение этого человека ко Христу, а все остальное следует за этим.
Мы не можем допустить, чтобы смерть одного из наших христианских юношей была напрасной. Есть члены семьи, которым нужно знать Иисуса Христа как своего Спасителя. У нас есть молодежь, которой нужно понять, где сегодня находится Спайк. Несмотря на его смерть и вечную жизнь, мы можем привести других ко Христу. Мы должны сообщить нашей молодежи, что это мог быть любой из них, кто умер. Если бы вы погибли в той аварии, где бы вы были сегодня? Ты уверен? Благодаря моей военной карьере и участию в «Хранителях обещаний» я понял, что лучший способ дать совет кому-то или привести его ко Христу — это поговорить один на один. Мы должны взять это дополнительное время и провести его с кем-то, кто не знает Христа. Мы должны подходить к ним на их уровне и говорить с ними, а не свысока. Послушайте, что они говорят и чего не говорят.