Платонов никого не будет в доме: Никого не будет в доме

Б.Л. Пастернак. «ИЮЛЬ», «НИКОГО НЕ БУДЕТ В ДОМЕ…»

«Доктор Живаго» за 12 минут. Краткое содержание романа Пастернака

Когда Юрин дядюшка Николай Николаевич переехал в Петербург, заботу о нём, в десять лет оставшемся сиротой, взяли другие родственники — Громеко, в доме которых на Сивцевом Вражке бывали интересные люди, и где атмосфера профессорской семьи вполне способствовала развитию Юриных талантов.

Дочь Александра Александровича и Анны Ивановны (урождённой Крюгер) Тоня была ему хорошим товарищем, а одноклассник по гимназии Миша Гордон — близким другом, так что он не страдал от одиночества.

Реклама:

Как-то во время домашнего концерта Александру Александровичу пришлось сопровождать одного из приглашённых музыкантов по срочному вызову в номера, где только что попыталась свести счёты с жизнью его хорошая знакомая Амалия Карловна Гишар. Профессор уступил просьбе Юры и Миши и взял их с собой.

Пока мальчики стояли в прихожей и слушали жалобы пострадавшей о том, что на такой шаг её толкали ужасные подозрения, по счастью оказавшиеся только плодом её расстроенного воображения, — из-за перегородки в соседнюю комнату вышел средних лет мужчина, разбудив спавшую в кресле девушку.

На взгляды мужчины она отвечала подмигиванием сообщницы, довольной, что всё обошлось и их тайна не раскрыта. В этом безмолвном общении было что-то пугающе волшебное, будто он был кукольником, а она марионеткой. У Юры сжалось сердце от созерцания этого порабощения. На улице Миша сказал товарищу, что он встречал этого человека. Несколько лет назад они с папа ехали вместе с ним в поезде, и он спаивал в дороге Юриного отца, тогда же бросившегося с площадки на рельсы.

Реклама:

Увиденная Юрой девушка оказалась дочерью мадам Гишар. Лариса была гимназисткой. В шестнадцать лет она выглядела восемнадцатилетней и несколько тяготилась положением ребёнка — такого же, как её подруги. Это чувство усилилось, когда она уступила ухаживаниям Виктора Ипполитовича Комаровского, роль которого при её маменьке не ограничивалась ролью советника в делах и друга дома. Он стал её кошмаром, он закабалил её.

Через несколько лет, уже студентом-медиком, Юрий Живаго вновь встретился с Ларой при необычных обстоятельствах.

Вместе с Тоней Громеко накануне Рождества они ехали на ёлку к Свентицким по Камергерскому переулку. Недавно тяжело и долго болевшая Анна Ивановна соединила их руки, сказав, что они созданы друг для друга. Тоня действительно была близким и понимающим его человеком. Вот и в эту минуту она уловила его настроение и не мешала любоваться заиндевелыми, светящимися изнутри окнами, в одном из которых Юрий заметил чёрную проталину, сквозь которую виден был огонь свечи, обращённый на улицу почти с сознательностью взгляда. В этот момент и родились строки ещё не оформившихся стихов: «Свеча горела на столе, свеча горела…»

Реклама:

Он и не подозревал, что за окном Лара Гишар говорила в этот момент Паше Антипову, не скрывавшему с детских лет своего обожания, что, если он любит её и хочет удержать от гибели, они должны немедленно обвенчаться. После этого Лара отправилась к Свентицким, где Юра с Тоней веселились в зале, и где за картами сидел Комаровский. Около двух часов ночи в доме вдруг раздался выстрел. Лара, стреляя в Комаровского, промахнулась, но пуля задела товарища прокурора московской судебной палаты. Когда Лару провели через зал, Юра обомлел — та самая! И вновь тот же седоватый, что имел отношение к гибели его отца! В довершение всего, вернувшись домой, Тоня и Юра уже не застали Анну Ивановну в живых.

Лару стараниями Комаровского удалось спасти от суда, но она слегла, и Пашу к ней пока не пускали. Приходил, однако, Кологривов, принёс «наградные». Больше трёх лет назад Лара, чтобы избавиться от Комаровского, стала воспитательницей его младшей дочери. Все складывалось благополучно, но тут проиграл общественные деньги её пустоватый братец Родя. Он собирался стреляться, если сестра не поможет ему. Деньгами выручили Кологривовы, и Лара передала их Роде, отобрав револьвер, из которого тот хотел застрелиться. Вернуть долг Кологривову никак не удавалось. Лара тайно от Паши посылала деньги его сосланному отцу и приплачивала хозяевам комнаты в Камергерском. Девушка считала своё положение у Кологривовых ложным, не видела выхода из него, кроме как попросить деньги у Комаровского. Жизнь опротивела ей. На балу у Свентицких Виктор Ипполитович делал вид, что занят картами и не замечает Лару. К вошедшей же в зал девушке он обратился с улыбкой, значение которой Лара так хорошо понимала…

Реклама:

Когда Ларе стало лучше, они с Пашей поженились и уехали в Юрятин, на Урал. После свадьбы молодые проговорили до утра. Его догадки чередовались с Лариными признаниями, после которых у него падало сердце… На новом месте Лариса преподавала в гимназии и была счастлива, хотя на ней был дом и трёхлетняя Катенька. Паша преподавал латынь и древнюю историю. Справили свадьбу и Юра с Тоней. Между тем грянула война. Юрий Андреевич оказался на фронте, не успев толком повидать родившегося сына. Иным образом попал в пекло боев Павел Павлович Антипов.

С женой отношения были непростые. Он сомневался в её любви к нему. Чтобы освободить всех от этой подделки под семейную жизнь, он закончил офицерские курсы и оказался на фронте, где в одном из боев попал в плен. Лариса Фёдоровна поступила сестрой в санитарный поезд и отправилась искать мужа. Подпоручик Галиуллин, знавший Пашу с детства, утверждал, что видел, как он погиб.

Живаго оказался свидетелем развала армии, бесчинства анархиствующих дезертиров, а вернувшись в Москву, застал ещё более страшную разруху. Увиденное и пережитое заставило доктора многое пересмотреть в своём отношении к революции.

Реклама:

Чтобы выжить, семья двинулась на Урал, в бывшее имение Крюгеров Варыкино, неподалёку от города Юрятина. Путь пролегал через заснеженные пространства, на которых хозяйничали вооружённые банды, через области недавно усмирённых восстаний, с ужасом повторявших имя Стрельникова, теснившего белых под командованием полковника Галиуллина.

В Варыкине они остановились сначала у бывшего управляющего Крюгеров Микулицына, а потом в пристройке для челяди. Сажали картошку и капусту, приводили в порядок дом, доктор иногда принимал больных. Нежданно объявившийся сводный брат Евграф, энергичный, загадочный, очень влиятельный, помог упрочить их положение. Антонина Александровна, похоже, ожидала ребёнка.

С течением времени Юрий Андреевич получил возможность бывать в Юрятине в библиотеке, где увидел Ларису Федоровну Антипову. Она рассказала ему о себе, о том, что Стрельников — это её муж Павел Антипов, вернувшийся из плена, но скрывшийся под другой фамилией и не поддерживающий отношений с семьёй. Когда он брал Юрятин, забрасывал город снарядами и ни разу не осведомился, живы ли жена и дочь.

Реклама:

Через два месяца Юрий Андреевич в очередной раз возвращался из города в Варыкино, Он обманывал Тоню, продолжая любить её, и мучился этим. В тот день он ехал домой с намерением признаться жене во всем и больше не встречаться с Ларой.

Вдруг трое вооружённых людей преградили ему дорогу и объявили, что доктор с этого момента мобилизован в отряд Ливерия Микулицына. Работы у доктора было по горло: зимой — сыпняк, летом — дизентерия и во все времена года — раненые. Перед Ливерием Юрий Андреевич не скрывал, что идеи Октября его не воспламеняют, что они ещё так далеки от осуществления, а за одни лишь толки об этом заплачено морями крови, так что цель не оправдывает средства. Да и сама идея переделки жизни рождена людьми, не почувствовавшими её духа. Два года неволи, разлуки с семьёй, лишений и опасности завершились все же побегом.

В Юрятине доктор появился в момент, когда из города ушли белые, сдав его красным. Выглядел он одичалым, немытым, голодным и ослабевшим. Ларисы Федоровны и Катеньки дома не было. В тайнике для ключей он обнаружил записку. Лариса с дочерью отправилась в Варыкино, надеясь застать его там. Мысли его путались, усталость клонила ко сну. Он растопил печь, немного поел и, не раздеваясь, крепко заснул. Очнувшись же, понял, что раздет, умыт и лежит в чистой постели, что долго болел, но быстро поправляется благодаря заботам Лары, хотя до полного выздоровления нечего и думать о возвращении в Москву. Живаго пошёл служить в губздрав, а Лариса Федоровна — в губоно. Однако тучи над ними сгущались. В докторе видели социально чуждого, под Стрельниковым начинала колебаться почва. В городе свирепствовала чрезвычайка.

Реклама:

В это время пришло письмо от Тони: семья была в Москве, но профессора Громеко, а с ним её и детей (теперь у них, кроме сына, есть дочь Маша) высылают за границу. Горе ещё в том, что она любит его, а он её — нет. Пусть строит жизнь по своему разумению.

Неожиданно объявился Комаровский. Он приглашён правительством Дальневосточной Республики и готов взять их с собой: им обоим грозит смертельная опасность. Юрий Андреевич сразу отверг это предложение. Лара уже давно поведала ему о той роковой роли, что сыграл в её жизни этот человек, а он рассказал ей, что Виктор Ипполитович был виновником самоубийства его отца. Решено было укрыться в Варыкине. Село было давно покинуто жителями, вокруг по ночам выли волки, но страшнее было бы появление людей, а они не взяли с собой оружие. Кроме того, недавно Лара сказала, что, кажется, беременна. Надо было думать уже не о себе. Тут как раз снова прибыл Комаровский. Он привёз весть, что Стрельников приговорён к расстрелу и надо спасать Катеньку, если уж Лара не думает о себе. Доктор сказал Ларе, чтобы она ехала с Комаровским.

Реклама:

В снежном, лесном одиночестве Юрий Андреевич медленно сходил с ума. Он пил и писал стихи, посвящённые Ларе. Плач по утраченной любимой вырастал в обобщённые мысли об истории и человеке, о революции как утраченном и оплакиваемом идеале.

В один из вечеров доктор услышал хруст шагов, и в дверях показался человек. Юрий Андреевич не сразу узнал Стрельникова. Выходило, что Комаровский обманул их! Они проговорили почти всю ночь.

О революции, о Ларе, о детстве на Тверской-Ямской. Улеглись под утро, но, проснувшись и выйдя за водой, доктор обнаружил своего собеседника застрелившимся.

В Москве Живаго появился уже в начале нэпа исхудавшим, обросшим и одичавшим. Большую часть пути он проделал пешком. В течение последующих восьми-девяти лет своей жизни он терял врачебные навыки и утрачивал писательские, но все же брался за перо и писал тоненькие книжечки. Любители их ценили.

По хозяйству помогала ему дочь бывшего дворника Марина, она служила на телеграфе на линии зарубежной связи. Со временем она стала женой доктора и у них родились две дочери. Но в один из летних дней Юрий Андреевич вдруг исчез. Марина получила от него письмо, что он хочет пожить некоторое время в одиночестве и чтобы его не искали. Он не сообщил, что вновь неизвестно откуда появившийся брат Евграф снял ему комнату в Камергерском, снабдил деньгами, начал хлопотать о хорошем месте работы.

Однако душным августовским днём Юрий Андреевич умер от сердечного приступа. Попрощаться с ним пришло в Камергерский неожиданно много народу. Среди прощающихся оказалась и Лариса Фёдоровна. Она зашла в эту квартиру по старой памяти. Здесь когда-то жил её первый муж Павел Антипов. Через несколько дней после похорон она неожиданно исчезла: ушла из дому и не вернулась. Видимо, её арестовали.

Реклама:

Уже в сорок третьем году, на фронте, генерал-майор Евграф Андреевич Живаго, расспрашивая бельёвщицу Таньку Безочередову о её героической подруге разведчице Христине Орлецовой, поинтересовался и её, Таниной, судьбой. Он быстро понял, что это дочь Ларисы и брата Юрия. Убегая с Комаровским в Монголию, когда красные подходили к Приморью, Лара оставила девочку на железнодорожном разъезде сторожихе Марфе, кончившей дни в сумасшедшем доме. Потом беспризорщина, скитания…

Между прочим, Евграф Андреевич не только позаботился о Татьяне, но и собрал все написанное братом. Среди стихов его было и стихотворение «Зимняя ночь»: «Мело, мело по всей земле / Во все пределы.  / Свеча горела на столе, / Свеча горела…»

Пересказала В. С. Кулагина-Ярцева.
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XX века / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1997. — 896 с.

Platon Photography Interview: Master Of The Portrait Of Power

В своей последней книге « Power: Portraits of World Leaders » (Chronicle Books) британский фотограф Платон из Нью-Йорка близко знакомится с более чем 100 известными и печально известными людьми. прошлые и нынешние главы государств. Полученные портреты уважительны, проницательны и представлены без суждений. Он оставляет это зрителю и истории.

Вместо того, чтобы бежать из столицы одной страны в другую, чтобы создать этот знаковый проект, большинство мировых лидеров пришли к нему… в каком-то смысле. В течение 12 месяцев государственные деятели и государственные деятели сидели и заступались за Платона в импровизированной студии, которую он собрал в Организации Объединенных Наций. Платон говорит, что одной из самых сложных задач для него было не испугаться власти, стоящей за его натурщиками, а это нелегко, когда в нескольких футах от тебя есть президент или премьер-министр.

Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун.

Родившийся в Лондоне в 1968 году, Платон вырос на греческих островах у своей матери-англичанки, искусствоведа, и отца-грека, архитектора. В середине 70-х семья вернулась в Лондон. Получив с отличием степень бакалавра графического дизайна в Центральном колледже искусств и дизайна Святого Мартина, он получил степень магистра фотографии и изобразительного искусства в Королевском колледже искусств. Эта глубина искусства проявляется в творчестве Платона. Он из школы, что хороший вкус исходит из тщательного изучения искусства, прошлого и настоящего — музыки, скульптуры, театра и любого изобразительного искусства.

Платон покинул Лондон в 1998 году, проработав несколько лет в передовом журнале покойного Джона Ф. Кеннеди-младшего, George . С тех пор Платон снимал портреты и документальные работы для таких изданий, как Rolling Stone, The New York Times Magazine, Vanity Fair, Esquire, GQ, TIME и The New Yorker . Его рекламные заслуги включают Credit Suisse, Exxon Mobil, Diesel, The Wall Street Journal , Nike, Levi’s, Rolex, Ray-Ban, Tanqueray и Issey Miyake. В 2004 году издательство Phaidon Press опубликовало ранние портреты фотографа в Республика Платона .

Как и любой великий портретист, Платон умеет быстро устанавливать связь со своими героями, что позволяет зрителю сквозь его картины заглянуть внутрь субъекта, будь то князь или нищий. Окна в душу никогда не были яснее.

DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр России Владимир Путин.

Платон: Это началось с безумной идеи, которая пришла мне в голову в начале того, что мы сейчас называем «Великой рецессией». Стало очевидным, что очень мало проблем, которые страна может решить в одиночку, что страны должны начать работать вместе по-новому и беспрецедентно, чуть ли не формируя что-то вроде глобальной администрации. Представьте, если бы были, кто бы сидел за столом власти?

Наши мировые лидеры представлены нам под покровом брендинга, маркетинга и пропаганды. Поэтому я подумал, что в эти напряженные времена мы должны видеть наших лидеров как людей, близко и лично. И затем мы должны взять все эти индивидуальные исследования характера и объединить их, чтобы показать групповую динамику. Что происходит с духом общины, когда они все вместе?

DPP: Как вы превратили эту идею в осязаемую работу?

Платон: Я связался с Дэвидом Ремником, редактором в The New Yorker , кому понравилась идея. У меня контракт с журналом. Визуальный редактор Элизабет Бионди очень умно посоветовала мне, что я не могу путешествовать по миру, фотографируя каждого мирового лидера, потому что это будет стоить миллионы долларов, но большинство из них приехали в ООН. Это стало идеальной метафорой из-за идеи, что все собираются вместе, чтобы попытаться исправить положение, в котором мы находимся. ООН — единственный форум в мире, где мировые лидеры встречаются в таком масштабе. После 67 встреч с ООН мне предоставили беспрецедентный исторический доступ.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.

DPP: Большинство съемок было запланировано заранее?

Платон: Житель Нью-Йорка написал сотни писем в миссии, пытаясь привлечь их на борт. В итоге только два мировых лидера — из Мексики и Бразилии — заранее согласились сфотографироваться. Все остальные сказали либо нет, может быть, либо не ответили. Так это превратилось в старомодную уличную суету. Я был в ООН, общался и убеждал, и постепенно проект набирал обороты. Через некоторое время это стало частным клубом, членом которого все хотели быть. У меня были вопросы мировых лидеров: «Почему меня не спросили?» В какой-то момент в очереди стояло четыре или пять человек, ожидающих, чтобы их сфотографировали. Все болтали, как будто ждали автобус.

DPP: Где вы установили?

Платон: Важно отметить, что не все это было сделано в ООН. Я уже успел сфотографировать Обаму, Путина, Ху Цзиньтао и Джорджа Буша-младшего. Я сделал много ключевых на закрытых заседаниях, но большая часть из них была сделана в ООН. Мы устроили крошечную студию примерно в 10 футах от того места, где каждый глава государства выступает перед Генеральной Ассамблеей. Когда вы смотрите выступления по телевизору, они перед стеной из зеленого мрамора. Я был за той стеной, что-то вроде коридора, прежде чем они вошли в зеленую комнату, где готовятся к своей речи. Они должны были обойти меня дважды, так что у меня было два шанса заполучить их.

DPP: Какое освещение вы использовали в этом относительно узком пространстве?

Платон: Очень просто. Одна вспышка Profoto со сквозным зонтом и стандартным бумажным задником. Важно то, как вы его используете. Вся моя этика очень проста. На этом уровне нет времени возиться с освещением. Уго Чавес дал мне три секунды. Я снимаю негативную пленку Fuji и Kodak пленочной камерой Hasselblad, которую мы сканируем с помощью барабанного сканера Isomet. Это довольно просто, мои вещи.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

DPP: Итак, все дело в том, чтобы поймать решающий момент и соединиться с предметом.

Платон: Я обнажаюсь полностью, а натурщик потом на это реагирует, вот что я снимаю. Это очень интенсивно. Я не использую штатив. Я держу в руке свой Hasselblad со 120-мм объективом. С помощью этого макрообъектива я снимаю их лица очень близко. С Путиным я был в паре дюймов от его носа. То же самое с Ахмадинежадом. Это не удобное пространство. Это место, где происходят удивительные вещи. Никто больше не подходит к этим главам государств с таким языком тела. Это создает невероятную энергию.

ДПП: Удивительно, что их кураторы подпускают вас так близко.

Платон: Все их советники наблюдают за тем, что я делаю, и все спрашивают себя: «Должны ли мы позволять этому происходить?» Даже мировые лидеры смотрят на меня и думают: «Подождите минутку, я никогда раньше не делал этого b
». Но это то, что создает силу в образе. Вот что разрушает фасад, который они создали.

Они сознательно создали эту ауру вокруг себя как часть своей власти, и я думаю, что, поскольку мы все боремся в этом мире, мы все сейчас очень неуверенны. Нам нужно заглянуть им в глаза, чтобы увидеть, каков характер человека, стоящего за брендом, за политикой. Люди слишком долго покупают бренды, не задавая вопросов. Мне ясно, что это не сработало. Вы купили машину. Вы купили дом. Вы купили телевизор с плоским экраном. Это сделало вас счастливым? Вы купили сообщение у рекламной компании. Вы купили сообщение политической кампании о том, что есть надежда, что грядут перемены.

DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху.

DPP: Получаете ли вы более точное представление о том, кто этот человек, внимательно изучая его портрет?

Платон: На ​​картинке всей правды не увидишь, и всякий, кто говорит, что поймал свою душу, — чушь собачья. Но я думаю, что вы можете получить настоящий момент. В Путине вы видите это непоколебимое чувство силы. С Каддафи возникает ощущение полного неповиновения. Этот парень собирается выйти на бой. Это неповиновение пронизывает картину. Лицо Обамы связано с приходом к власти, потому что я фотографировал его во время предвыборной кампании. То, что вы видите в его глазах, — это человек, который прокладывает очень сложный путь к Белому дому. Он очень думающий, осторожный человек.

DPP: Были ли у вас трудности с кем-либо из мировых лидеров?

Платон: Хуже всего было с Николя Саркози, который наотрез отказался позировать мне. Он был очень агрессивен. Он не пожал мне руку; он не сядет в кресло. Он кричал во весь голос на меня и на всю установку: «Qu’est-ce que c’est? Je deteste la photo!» Он ушел в худшем настроении, какое только можно себе представить. Когда вы злите мирового лидера такого калибра, это довольно пугающе. Я должен иметь в виду, что эти люди не знаменитости. На их плечах действительно большие проблемы. Он единственный, кто отказался сидеть. Было несколько других, которые я не мог получить из-за расписания, но в целом все, к кому мы обращались, понимали, что это историческое исследование нынешней глобальной энергосистемы.

DPP: Хотя вы работаете в гораздо большем масштабе, ваш проект напоминает некоторые исследования Юсуфа Карша, такие как его портрет Уинстона Черчилля.

Платон: Мне нравится эта картинка. Карш вытащил сигару изо рта Черчилля, что придало ему сердитый вид. Когда он это сделал, это не было уловкой; Карш просто предпочел выстрел без сигары, и это раздражало Черчилля. Но это никогда не бывает так просто. Вы находитесь в данный момент с этими людьми. Плана нет. Никаких трюков. Вы просто пытаетесь найти человеческую связь. Когда я фотографировал Ахмадинежада, он выступал перед примерно 200 людьми. За кулисами были все его поклонники, а я с его окружением закрепился в этом относительно небольшом пространстве. На секунду он потерял самообладание и смутился, и это вызвало самую зловещую ухмылку. Люди критиковали меня за то, что я показываю теплоту в его глазах. Реальность такова, что многие мировые лидеры с ужасной репутацией в области прав человека обладают опасной способностью проявлять теплоту, вдохновлять людей, мотивировать их, быть очень обаятельными. Это не двухмерные карикатуры на диктаторских чудовищных фигур, стучащих кулаками или стучащих ботинком по столу. Важно смотреть в глаза проблемам мира такими, какие они есть, а не отходить на безопасное расстояние и обзывать друг друга, как это делают друг с другом демократы и республиканцы, вместо того, чтобы собираться и решать проблемы.

ДПП: Это очень политический взгляд на вещи. Несколько лет назад Арнольд Ньюман снял кадр немецкого промышленника Круппа, использовавшего рабский труд во время Второй мировой войны. Ньюман поджег его снизу, чтобы он выглядел омерзительно.

Платон: Лично я не согласен с этим методом. Я фотографировал замечательных людей. Я провел день в Бирме с Аун Сан Су Чжи, но я также фотографировал некоторых угроз, от Роберта Мугабе до Муаммара Каддафи, так что я был в очень тесном контакте со всем срезом морали. Но я верю, что все, что вам нужно делать, это быть честным и человечным, а их послужной список должен быть оценен. Я думаю, что для фотографа очень опасно играть в журналистику «попался» и поймать кого-то, как это было на обложке 9.0003 Newsweek с Мишель Бахманн. Несмотря на то, что я не согласен с ней политически, я чувствовал, что это был дешевый ход. Это уловка.

Эти люди настолько очаровательны с сумасшедшим послужным списком, что здесь есть на что посмотреть. Чего вы не знаете, так это того, какие они на самом деле как люди. Если фотограф собирается прикрыть это своей политической точкой зрения, то он упускает возможность что-то раскрыть. Когда вы имеете дело с портретом, я думаю, вы должны позволить их личности заполнить пространство. Если это наполнено очарованием, и они сделали ужасные вещи с другими людьми, для меня это самая угрожающая комбинация, которая может быть. Слишком легко предположить, что кто-то, кто каким-либо образом жестоко обращался с людьми, будет просто подлым и неспособным чувствовать какое-либо человеческое тепло. Если они способны проявлять и чувствовать человечность, и они все еще делают эти ужасные вещи с человечеством, то я думаю, что это делает их еще хуже.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад.

DPP: Вы использовали определенную технику камеры?

Платон: Важно не зацикливаться на технике. Вы должны быть хозяином своих фотографических инструментов, а не их рабом. Это содержание и история, которую вы пытаетесь рассказать. Фотографы могут быть ослеплены наукой и забыть, что весь смысл фотографии в том, чтобы рассказать историю. Величайшие фотографии в истории часто не самые технически совершенные, а те, в которых есть что-то, что побуждает нас к действию. В этом сила фотографии.

ДПП: Между вами и субъектом очень тихо?

Платон: Меняется, потому что они меняются. Иногда они очень общительны. В других случаях вы можете услышать падение булавки. Мугабе был пугающе тихим. Но Джейкоб Зума из Южной Африки смеялся. Он смеялся надо мной, потому что к тому моменту я был в бреду и вел себя как сумасшедший. У каждого свой вайб. Фотограф никогда не должен связываться с этим. Если вы действительно наблюдательны и позволяете им быть самими собой, вы просто видите этот невероятный цирк психологии прямо перед вашими глазами.

DPP: Что вас ждет дальше?

Платон: Сейчас включаю заднюю передачу. Снимал сильных, теперь буду снимать бессильных, людей, лишенных власти. Вы сейчас являетесь свидетелями полных перемен в арабском мире, и все они основаны на правах человека. Мы определенно являемся свидетелями времени власти людей. Теперь, когда технологии позволяют всем узнавать о том, что происходит в остальном мире, я думаю, что люди поднимаются, поспорить на 9.0037 ter или, что еще хуже, и пытается отстаивать свою позицию.

DPP: Вопрос в том, если некоторые из этих людей поднимутся на высокие посты, закончится ли это сценарием Animal Farm . В книге Оруэлла, когда свиньи получили власть, они стали похожи на фермеров, против которых протестовали.

Платон: Я думаю, что сила искажает, это точно. Позиция власти меняет цели. Без помощи людей туда не добраться. Эта помощь уже манипулирует вашим чистым послужным списком. Дело не в том, что люди внезапно становятся коррумпированными, а в том, чтобы достичь этой вершины успеха, когда вы уже входите в комнату, вы уже испорчены с первого дня.

Чтобы увидеть больше фотографий Платона, перейдите на platonphoto.com.

Разговор с Платоном | The New Republic

ХИЛЛАРИ: Давайте поговорим о фотографировании обложки этого номера с Рэндом Полом. Как вы представляли съемку в своем воображении?

ПЛАТОН: Ну, я никогда не думаю о съемке до того, как ее сделаю. Потому что нет формулы для людей. Что я пытаюсь сделать, так это убрать все, а не идти с предвзятыми представлениями. Если я сделаю это, я могу пропустить драгоценный камень или драгоценность, которую человек предлагает мне. Гораздо важнее идти в сыром виде с полностью пустой страницей для заполнения. И это гораздо страшнее, потому что ты не знаешь, за что ты идешь. Вы не можете планировать это. Таким образом, вы должны обнажить все свои эмоции, чтобы быть восприимчивым и уловить любую крошечную деталь, которая может раскрыть чей-то характер. Это трудно сделать.

H: Когда сенатор Пол пришел на фотосессию, каково было ваше первое впечатление?

P: Он очень оборонялся. И… как бы это сказать? Он был очень оборонительным, но я ценю то, что он чувствует. Любой, кто сфотографировался, знает, что это немного неудобная идея для начала. И, конечно же, если вы находитесь в мире политики или бизнеса и вас фотографируют, это еще более нагружено, потому что вы имеете дело со своим брендом. Имея дело с неизвестным количеством, как с фотографом, который собирается запечатлеть этот бренд, вы работаете с кем-то, кому вы не доверяете. Это очень сложно сделать. Вдобавок ко всему, сенатор Пол, вероятно, был убежден, что любой серьезный фотограф-портретист на самом деле не собирается быть членом движения «Чаепитие». Так что это нагруженная ситуация вокруг.

H: Как вы думаете, он чувствовал, что вы, как художник, могли бы каким-то образом его пропагандировать?

П: Да. Думаю, он не ошибется, если подумает так же о большинстве представителей СМИ. Вероятно, он чувствует, что я участвую в движении, которое хочет показать его особым образом. Я видел это на его лице, когда он входил в комнату. Его язык тела, вы знаете. Он явно согласился это сделать, он хочет это сделать по какой-то причине. Но это не удобный процесс для него. Первое, что мне нужно было сделать, это сказать ему: «Послушай, ты знаешь, я не «попался» в журналисты. И моя работа не состоит в том, чтобы быть частью какого-либо пропагандистского движения. У меня есть свои личные убеждения и ценности, и я живу согласно им. Но как художник, как фотограф-портретист, моя работа заключается в том, чтобы сказать правду и запечатлеть чей-то дух в определенный день». И это никогда не бывает всей правдой; это правда, которую я переживаю очень интенсивно и интимно. Если я смогу быть правдивым и честным, я надеюсь сделать фотографию, на которую его семья посмотрит и скажет, что это наш папа.

H: Считаете ли вы, что его защита теперь является укоренившимся аспектом того, кем он является как общественный деятель, и поэтому, если вы запечатлеете это на фотографии, вы в некотором роде изображаете, кем он должен был стать?

P:  Иногда маска говорит больше, чем правда. Каждый политик должен создать маску; любой, кто очень успешен, знает, что его бренд на самом деле не он. И чем успешнее становится политик, тем больше происходит разделения между брендом, идеей и человеком. Я провожу свою жизнь, имея дело с этим разделением. Субъект входит как бренд, но уходит как нормальный человек.

H: Как вы думаете, это произошло на съемках с сенатором Полом?

П: О да.

H: Можете ли вы описать трансформацию?

P: Мой процесс настолько интенсивен. Он снимает фасад; на самом деле в моем пространстве нет места для бренда. Бренд остается на пороге. Я заполняю все пространство правдой. И именно поэтому все приходят, чувствуя себя голыми. Но почему ты не хочешь показать правду? Так они это делают.

H: Итак, как вы относитесь к таким простым вещам, как разрешение людям носить собственную одежду или стилизовать их внешний вид?

  P: Думаю, это все интересно. Это все показательно. Если кто-то действительно все делает сам, если он вроде как «настоящий», то это о чем-то говорит. Если кто-то пластиковый и приходит с фасадом, полностью построенным командой людей, это тоже очень показательно. Когда я был моложе, я боролся с этим. Я раньше думал, О, вам придется очень постараться, чтобы создать образ . На самом деле вам нужно очень много работать, чтобы отступить и позволить предмету подумать. У меня были такие люди, как Николя Саркози, которые кричали на меня и отказывались пожать мне руку, отказывались позировать вместо меня.

H: Расскажите мне о Саркози.

P: Он был единственным главой государства, который когда-либо отказывался. Но это кое-что говорит о его характере. И это говорит кое-что о том, что происходило в течение дня на самом деле. Мы были в ООН, и его только что жестко раскритиковали за то, что он очень жесткой рукой вывел определенную группу людей из предместий Парижа. Это был вопрос прав человека. Так что он был не в настроении, чтобы его осматривал фотограф в тот момент, когда он чувствовал себя уязвимым. Это история. Это что-то говорит. Я имею в виду, когда [президент Джордж] Буш сел вместо меня, первое, что он сказал, было: «Лучше бы вы фотографировали счастливого парня, а не какого-то рычащего». И он был довольно агрессивен по этому поводу.

H: Как вы думаете, эта идея была конструкцией того, что он хотел, чтобы люди думали о нем?

П: О да. И он дал мне маску политика. Он дал мне маску.

H: Какие еще моменты с мировыми лидерами были особенно поучительными?

P: Почти на каждой съемке происходило что-то удивительное. Когда я фотографировал Муаммара Каддафи, я был в ООН, за кулисами. Барак Обама выступал со своим первым обращением в качестве президента. И меня окружала команда Обамы. Так что там была Хиллари Клинтон, там был Дэвид Аксельрод, там был Рам Эмануэль, собаки-ищейки, Секретная служба, бригада медиков, парень с ядерными кодами, все они были там. И я ждал, когда Обама закончит свою речь, чтобы получить его портрет. Но Каддафи специально выбрал этот момент, чтобы позировать мне. Итак, он подошел ко мне со всей своей командой, маршируя в каком-то замедленном вызове, в окружении своих женщин-телохранителей в с ног до головы военной одежде, и столкнулся с администрацией Белого дома. Это нарушает все протоколы, ты должен понять. Вам никогда не разрешается собирать противоборствующие группы в очень ограниченном пространстве. И это была моя вина, потому что я фотограф; Я создал этот бардак. Поэтому он садится для меня и делает мне жесты, как бы говоря: Я буду позировать для своего единственного портрета на американской земле, но сделаю это под носом у администрации Белого дома. И я хочу, чтобы они наблюдали за мной в момент моей славы . И это стало вызывающей картиной, почти как последний бой Кастера. Это неповиновение пронизало картину в конце. Каддафи на самом деле не просто сидел за меня. Он хвастался перед Америкой. Посмотрите, кто я. Посмотри на мою славу. Посмотрите на мои одежды. Посмотрите на мой высокомерный стиль . И по иронии судьбы, это стало его падением.

H: Вы известны тем, что фотографируете влиятельных людей. Но, например, на ваших фотографиях на площади Тахрир изображены обычные граждане, которые взывают к собственному чувству силы. Как это отличается? Какой силой обладает само произведение искусства?

P: О, у него много силы. Вы знаете, меня учил бизнес. Я считаю себя частично ответственным за многие из наших бед в обществе. Я был одним из создателей имиджа, которые создали эту концепцию совершенства. Я сделал тысячу обложек журналов, где прославляю голливудских гламурных людей. Что все хорошо. Это все развлечения. Нам нужно развлечение; это щекочет, и это также может быть вдохновляющим. Но я также продал так много вещей. Я продавал джинсы, я продавал компьютеры, я проводил рекламные кампании для всех. И я знаю, как работает этот трюк. Вам представлена ​​идея совершенства. И вам говорят, что если вы купите этот продукт, будь то журнал, мыло или крем для лица, у вас есть шанс стать «лучше». Реальность такова, что это неправда. И люди впитали в себя так много этого послания, что общество чувствует себя неадекватным. И потерял доверие. Теперь, с провалом руководства и изменениями в технологиях, мы переживаем невероятные изменения. И я должен смотреть на себя честно. Уже недостаточно быть успешным. Недостаточно быть богатым или иметь хорошие связи. Важно то, что вы делаете со своими дарами и связями. Поэтому я перевожу объектив с власти на людей, у которых власти украли, чтобы попытаться создать новый набор культурных героев, которые не заставят нас чувствовать себя виноватыми, а вдохновят нас стать лучше. И эти люди проявили большое, большое мужество.

H: Уверен, вас уже миллион раз спрашивали, но кого вы не сфотографировали, но очень хотите?

P: У меня есть хороший список. Я хотел бы сфотографировать королеву. Потому что в ней есть что-то, что превосходит всякую силу. Я имею в виду, что в Америке власть — это, по сути, то, что вы делаете. Если вы делаете это хорошо, вы продвигаетесь вверх по лестнице, вы вознаграждены. Американская мечта. Любой в теории может это сделать. Королева и монархия в Британии находятся на совершенно другом уровне; в этом есть что-то экстраординарное. Вы видите любого президента, самого влиятельного человека в мире, стоящего рядом с королевой, и они такие униженные.