Ненависть к любви: 20 лет «Ненависти» Матье Кассовица – Архив

Содержание

20 лет «Ненависти» Матье Кассовица – Архив

Утром 6 апреля 1993 года Макоме М’Боволе, 17-летний француз,
родившийся в Заире, вместе с парой приятелей был задержан полицией на севере
Парижа: они украли в табачной лавке два блока сигарет. В середине дня инспектор
по имени Паскаль Компен решил повоспитывать Макоме, пристегнутого наручниками к
батарее, направил ему в лицо пистолет и случайно нажал на спусковой
крючок. 

В Париже начались волнения: сотни демонстрантов дрались с
полицейскими и требовали возмездия. (Суд над Компеном прошел только через два
года — его осудили на 8 лет, что мало кого устроило). 25-летний Матье Кассовиц
пришел к продюсеру, с которым они как раз заканчивали его дебютную комедию
«Метиска», и сказал, что у него есть идея для следующего фильма.

Послевоенная Франция, нуждавшаяся в рабочей силе, охотно
принимала иммигрантов. После Алжирской войны, в 60-е и 70-е, этот поток вырос
многократно: из Северной Африки в бывшую метрополию переехало больше миллиона
человек. Их дети, которые начали подрастать в 80-е, оказались в рабочих
пригородах больших городов, так называемых cité, — живущие с братьями и сестрами в убогих квартирах социального
жилья HLM, не имеющие
возможности продолжить образование или устроиться на работу, разрывающиеся
между традиционным укладом жизни родителей и нормами современного общества, в
которое им вроде бы полагалось интегрироваться. Сите постепенно превратились в
гетто; регулярно вспыхивали беспорядки, иногда с жертвами. Трещина в обществе
росла с каждым годом. «Национальный фронт» от выборов к выборам улучшал свои
результаты. Выиграл от этой ситуации разве что хип-хоп: IAM, MC Solaar, Assassin
и другие к началу 90-х стали звучать из каждого французского утюга.

Матье Кассовиц не ездил в город на разрисованной электричке:
его отец эмигрировал во Францию из Венгрии после событий 1956 года, однако
быстро адаптировался и стал телевизионным режиссером. Отец Венсана Касселя,
сыгравшего в «Ненависти» главную роль, и вовсе был кинозвездой. Но французская
молодежь — тем более творческая — исторически была левой: в борьбе нищих
пригородов с МВД и электоратом Ле Пена они оказывались на единственно возможной
стороне баррикад, в том числе и буквально.

«Ненависть» вышла в прокат 31 мая 1995 года в атмосфере
невероятного ажиотажа. Накануне закончился Каннский фестиваль: Жиль Жакоб взял
фильм в основной конкурс, и жюри под руководством Жанны Моро присудило
Кассовицу приз за режиссуру. Герои были на всех обложках, Кассовиц с утра до
вечера давал интервью — приходя на респектабельные телепрограммы в бейсболке с
изображением каннабиса и дипломатично замечая: «Нет, конечно, бывают и хорошие
полицейские…» Полиция не осталась в долгу: в Каннах жандармы, охранявшие
фестиваль, при появлении съемочной группы демонстративно повернулись к ним
спиной. Неделей раньше в стране подошла к концу 14-летняя эпоха социалистов;
президентские выборы выиграл Жак Ширак. Новый премьер Ален Жюппе едва ли не
первым делом организовал показ «Ненависти» для членов своего кабинета: врага
надо знать в лицо.

«Ненависть» была не первым фильмом о жизни пригородов — хотя
его предшественников в мечтательном французском кино можно пересчитать по
пальцам, — но первым, которому удалось поймать энергию исторического момента.
Это висело в воздухе: почти одновременно вышел еще десяток лент схожей
тематики. Кассовиц был ярче, смелее и талантливее всех. Он заговорил на языке
американских независимых — Спайка Ли, Джармуша, раннего Скорсезе — в стране,
где оглядываться на США считалось дурным тоном. А молодая аудитория,
воспитанная в век видеомагнитофонов, хотела именно этого: цитата из «Таксиста»
в фильме предназначалась, конечно, не критикам из «Кайе».

Один из самых узнаваемых эпизодов «Ненависти»; человек за вертушками в окне социального жилья — DJ Cut Killer, потом он сыграл важную роль в моде на французский хип-хоп и стал самым известным диджеем этого жанра в стране

В истории про Венса, Юбера и Саида была изящная простота и законченность
притчи: время действия, ограниченное сутками, герои, представляющие три цвета
кожи, маршрут — в Париж и обратно, классическое чеховское ружье, поместившееся
у Венса за поясом. Кассовиц огромное внимание уделил форме: что-то сразу бросалось
в глаза — скажем, пижонское ч/б (хотя фильм на всякий случай сняли на цветную
пленку) и стремление не разбивать сцены монтажом, что-то работало скорее на
уровне подсознания. Например, если эпизоды в пригороде сняты широкими мазками,
с обилием воздуха в кадре, вплоть до знаменитого вертолетного плана, то в
Париже, где герои чувствуют себя не в своей тарелке, пространство становится
клаустрофобичным, почти сюрреалистическим со всеми этими зеркалами,
лестницами, переходами метро, гигантской головой возле церкви Сент-Эсташ.

И в то же время «Ненависть» пульсировала живой реальностью,
так или иначе знакомой в тогдашней Франции, кажется, всем, кроме
кинорежиссеров. Герои разговаривали на верлане — сленге, в котором слоги
меняются местами (прокатчики всерьез раздумывали пустить к фильму французские
субтитры). Они жили в мире граффити, рэпа, бокса, дурацких телепрограмм,
хот-догов на крыше, заначек с гашишем, швейных машинок для мамы, которые нужно
достать, а не купить в магазине, одолженных кому-то мелких денег. И, конечно, в
мире, где детей — а Кассовиц предельно ясно говорит, что по сути они еще дети, —
в любую минуту могут обыскать, огреть дубинкой или отвести в участок, чтобы
обучить пыткам новичка-полицейского. «Это история общества, которое падает
вниз»; трудно представить другой фильм, в котором подобный финальный монолог не
выглядел бы дико, — в «Ненависти» он был абсолютно на своем месте.

Среди достоинств фильма точно можно назвать его трейлер

Десятилетие картины Франция встретила беспорядками, каких не
бывало очень давно, — после того как два подростка, спасаясь от полиции,
погибли в трансформаторной будке. Кассовиц обменялся в интернете в меру
оскорбительными открытыми письмами с Николя Саркози, тогда еще министром
внутренних дел. Все эти десять лет рейтинг «Национального фронта» продолжал
расти, уровень безработицы (20%) и преступности в пригородах — тоже. Массовые
поджоги машин стали ежегодным новогодним развлечением. При этом в шлюз,
открытый «Ненавистью», хлынула новая волна социального кино. Если поначалу это
были преимущественно иммигрантские драмы, со временем появились и комедии, и,
например, фильмы про женщин (которые в «Ненависти» фактически отсутствовали). У
пригородов появился свой арт-хаус: в «Увертке» Абдельлатифа Кешиша подростки
репетировали в школе Мариво, но все равно регулярно клали руки на капот. И свои
блокбастеры: предприимчивый Бессон поставил на поток боевики про крутизну
гетто — вроде «Ямакаси» и «13-го района».

Общество продолжало падать. Фильмы становились все
лучезарнее — вплоть до всенародного хита «1+1», где витальные пригороды слились
с парализованной буржуазией в сентиментальных объятиях. Новая «Ненависть» уложилась
в семь минут — теперь она называлась «Стресс». Клип для электронного дуэта Justice поставил сын
режиссера Коста-Гавраса Ромен — ему, как и Кассовицу в момент его триумфа, было
26. Герои «Стресса» уже не мучились экзистенциальными вопросами, а просто громили
все вокруг. Мир гопников середины 90-х выглядел по сравнению с этим адом милой
утопией. В финале клипа доставалось и оператору: вполне недвусмысленное
заявление.

Очередной юбилей «Ненависти» останется во французской
истории годом расстрела «Шарли Эбдо». Ко всем проблемам, которые не смогли
решить ни правые, ни левые правительства, добавился радикальный исламизм —
легко заполнивший вакуум, столь явно присутствовавший в жизни Венса, Саида и
Юбера. В январе, сразу после парижской бойни, Кассовиц обмолвился, что готов
написать продолжение «Ненависти». Уже в апреле в телеинтервью он слегка сдал
назад: «Проблема в том, что «Ненависть» была комедией — и именно поэтому
понравилась людям. Сегодня очень трудно представить «Ненависть-2» в форме
комедии».

  • Станислав Зельвенский (Афиша Daily)

Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939

Нон-фикшн

Волнительное и прекрасно спланированное путешествие в прошлое, которое читается как комментарий к нашему неуверенному настоящему.

Флориан Иллиес

АКЦИЯ