Лев толстой о власти: Лев Толстой и власть • Расшифровка эпизода • Arzamas

Лев Толстой о патриотизме — Моноклер

Рубрики : Литература, Общество, Последние статьи

Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными, сделав любое пожертвование или купив что-то из нашего литературного мерча.

Участник обороны Севастополя 1854-1855 гг., «глыба русской литературы» граф Лев Толстой о патриотизме как орудии манипуляции.

Публикуем отрывки из статьи Льва Толстого «Христианство и патриотизм», в которой писатель размышляет о «гипнотизации патриотизмом», который всегда был удобным прикрытием и орудием для разжигания бессмысленных войн, не нужных обычному человеку. Впервые в России статья в числе других запрещенных статей Толстого ( «Письмо к либералам», «Письмо к фельдфебелю», «Не убий») появилась лишь в 1906 г. в издании Н. Е. Фельтена, за что тот был привлечен к судебной ответственности. История показывает, что со временем статья не утрачивает своей актуальности, несмотря на религиозные мотивы и кажущуюся тенденциозность.

Христианство и патриотизм (1893-1894)

фрагменты

Зазвонят в колокола, оденутся в золотые мешки долговолосые люди и начнут молиться за убийство. И начнется опять старое, давно известное, ужасное дело. Засуетятся разжигающие людей под видом патриотизма и ненависти к убийству газетчики, радуясь тому, что получат двойной доход. Засуетятся радостно заводчики, купцы, поставщики военных припасов, ожидая двойных барышей. Засуетятся всякого рода чиновники, предвидя возможность украсть больше, чем они крадут обыкновенно. Засуетятся военные начальства, получающие двойное жалованье и рационы и надеющиеся получить за убийство людей различные высокоценимые ими побрякушки — ленты, кресты, галуны, звезды. Засуетятся праздные господа и дамы, вперед записываясь в Красный Крест, готовясь перевязывать тех, которых будут убивать их же мужья и братья, и воображая, что они делают этим самое христианское дело.

И, заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой, побредут оторванные от мирного труда, от своих жен, матерей, детей — люди, сотни тысяч простых, добрых людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. Будут ходить, зябнуть, голодать, болеть, умирать от болезней, и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами на зная зачем людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного.

И когда наберется столько больных, раненых и убитых, что некому будет уже подбирать их, и когда воздух уже так заразится этим гниющим пушечным мясом, что неприятно сделается даже и начальству, тогда остановятся на время, кое–как подберут раненых, свезут, свалят кучами куда попало больных, а убитых зароют, посыпав их известкой, и опять поведут всю толпу обманутых еще дальше, и будут водить их так до тех пор, пока это не надоест тем, которые затеяли все это, или пока те, которым это было нужно, не получат всего того, что им было нужно. И опять одичают, остервенеют, озвереют люди, и уменьшится в мире любовь, и наступившее уже охристианение человечества отодвинется опять на десятки, сотни лет. И опять те люди, которым это выгодно, с уверенностью станут говорить, что если была война, то это значит то, что она необходима, и опять станут готовить к этому будущие поколения, с детства развращая их.

<…>

А то с детства всеми возможными средствами — школьными учебниками, церковными службами, проповедями, речами, книгами, газетами, стихами, памятниками — все в одном и том же направлении одурят народ, потом соберут насильно или подкупом несколько тысяч народа и, когда эти собравшиеся тысячи, к которым пристанут еще все зеваки, которые всегда рады присутствовать при всяком зрелище, и когда вся эта толпа при звуках стрельбы из пушек, музыки и при виде всякого блеска и света начнет кричать то, что прокричат перед ней, нам говорят, что это выражение чувств всего народа. Но, во 1-х, эти тысячи, ну, много, десятки тысяч людей, которые кричат что-то при таких торжествах, составляют только одну крошечную, десятитысячную часть всего народа; во 2-х, из этих десятков тысяч кричащих и махающих шапками людей, большая половина, если не согнана насильно, как у нас в России, то искусственно вызвана какой-нибудь приманкой; в 3-х, из всех этих тысяч едва ли есть десятки, которые знают, в чем дело, и точно так же кричали бы и махали шапками, если бы происходило совершенно противное тому, что происходит; в 4-х, тут же присутствует полиция, которая сейчас же заставит замолчать и заберет всех тех, которые закричат не то, чего хочет и требует правительство, как это усиленно делалось во время франко-русских празднеств.

<…>

Но что же такое это высокое чувство, которое, по мнению правящих классов, должно быть воспитываемо в народах?

Чувство это есть, в самом точном определении своем, не что иное, как предпочтение своего государства или народа всякому другому государству и народу, чувство, вполне выражаемое немецкой патриотической песней: «Deutchland, Deutchland uber alles» ⓘ«Германия, Германия выше всех»., в которую стоит только вместо Deutchland вставить Russland, Frankreich, Italien или N.N., т.е. какое-либо другое государство, и будет самая ясная формула высокого чувства патриотизма. Очень может быть, что чувство это очень желательно и полезно для правительств и для цельности государства, но нельзя не видеть, что чувство это вовсе не высокое, а, напротив, очень глупое и очень безнравственное; глупое потому, что если каждое государство будет считать себя лучше всех других, то очевидно, что все они будут не правы, и безнравственно потому, что оно неизбежно влечет всякого человека, испытывающего его, к тому, чтобы приобрести выгоды для своего государства и народа в ущерб другим государствам и народам, — влечение прямо противоположное основному, признаваемому всеми нравственному закону: не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтоб нам делали.

<…>

Патриотизм был нужен для образования объединенных из разных народностей и защищенных от варваров сильных государств. Но как скоро христианское просвещение одинаково внутренне преобразило все эти государства, дав им одни и те же основы, патриотизм стал уже не только не нужен, но стал единственным препятствием для того единения между народами, к которому они готовы по своему христианскому сознанию.

Патриотизм в наше время есть жестокое предание уже пережитого периода времени, которое держится только по инерции и потому, что правительства и правящие классы, чувствуя, что с этим патриотизмом связана не только их власть, но и существование, старательно и хитростью и насилием возбуждают и поддерживают его в народах. Патриотизм в наше время подобен лесам, когда-то бывшим необходимыми для постройки стен здания, которые, несмотря на то, что они одни мешают теперь пользованию зданием, все-таки не снимаются, потому что существование их выгодно для некоторых.

Между христианскими народами уже давно нет и не может быть никаких причин раздора. Невозможно даже представить себе, как и зачем мирно и вместе работающие на границах и в столицах русские и немецкие рабочие станут ссориться между собой. И тем менее можно вообразить себе вражду между каким-нибудь казанским крестьянином, поставляющим хлеб немцу, и немцем, доставляющим ему косы и машины, то же самое между французскими, немецкими и итальянскими рабочими. О ссоре же между учеными, художниками, писателями разных национальностей, живущими одними общими независимыми от национальности и государственности интересами, даже смешно говорить.

Но правительствам нельзя оставить народы в покое, т.е. в мирных отношениях между собой, потому что если не единственное, то главное оправдание существования правительств в том, чтобы умиротворять народы, улаживать их враждебные отношения. И вот правительства вызывают эти враждебные отношения под видом патриотизма и потом делают вид, что умиротворяют народы между собой. Вроде того, как цыган, который, насыпав своей лошади перца под хвост, нахлестав ее в стойле, выводит ее, повиснув на поводу, и притворяется, что он насилу может удержать разгорячившуюся лошадь.

<…>

Правительства уверяют народы, что они находятся в опасности от нападения других народов и от внутренних врагов и что единственное средство спасения от этой опасности состоит в рабском повиновении народов правительствам. Так это с полной очевидностью видно во время революций и диктатур и так это происходит всегда и везде, где есть власть. Всякое правительство объясняет свое существование и оправдывает все свои насилия тем, что если бы его не было, то было бы хуже. Уверив народы, что они в опасности, правительства подчиняют себе их. Когда же народы подчинятся правительствам, правительства эти заставляют народы нападать на другие народы. И, таким образом, для народов подтверждаются уверения правительств об опасности от нападения со стороны других народов.

Divide et impera ⓘ«Разделяй и властвуй»..

Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм.

Патриотизм есть рабство.

Проповедники мира посредством арбитрации рассуждают так: двое животных не могут разделить добычу иначе, как подравшись, так же поступают дети, варвары и варварские народы. Но люди разумные решают свои несогласия рассуждением, убеждением, передачей решения вопроса незаинтересованным, разумным лицам. Так должны поступать и народы нашего времени. Рассуждения эти кажутся вполне правильными. Народы нашего времени дожили до периода разумности, не имеют враждебности друг к другу и могли бы решать свои несогласия путем мирным. Но рассуждение это справедливо только относительно народов, одних народов, если бы они не были под властью правительств. Народы же, подчиняющиеся правительствам, не могут быть разумны, потому что подчинение правительства уже есть признак величайшего неразумия.

<…>

Страшно сказать, но нет и не было такого совокупного насилия одних людей над другими, которое не производилось бы во имя патриотизма. Во имя патриотизма воевали русские с французами, французы с русскими, и во имя же патриотизма теперь готовятся русские с французами воевать против немцев, и во имя патриотизма готовятся теперь немцы — воевать на два фронта. Но не только войны, — во имя патриотизма русские душат поляков и немцы славян; во имя патриотизма коммунары убивали версальцев и версальцы — коммунаров.

Источник: Толстой Л. «Христианство и патриотизм». 17 марта 1894. Москва. ПСС, том 39.

Обложка: Лев Толстой (фото — Карл Булла).

«Моноклер» – это независимый проект. У нас нет инвесторов, рекламы, пейволов – только идеи и знания, которыми мы хотим делиться с вами. Но без вашей поддержки нам не справиться. Сделав пожертвование или купив что-то из нашего литературного мерча, вы поможете нам остаться свободными, бесплатными и открытыми для всех.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

общество



Похожие статьи

Лев Николаевич Толстой цитата: Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего.

—  Лев Николаевич Толстой

Последнее обновление 29 июня 2022 г. История

Темы

мужчины, власть, человек

Лев Николаевич Толстой

256

русский писатель и мыслитель 1828–1910

Похожие цитаты

„За все реформы мы берёмся как похуже — так и тут. Только губят дело и отбивают у людей последнюю веру в обещания власти.“

—  Александр Исаевич Солженицын русский писатель, публицист, поэт, общественный и политический деятель 1918–2008

„Вино губит телесное здоровье людей, губит умственные способности, губит благосостояние семей и, что ужаснее всего, губит душу людей и их потомство.“

—  Лев Николаевич Толстой русский писатель и мыслитель 1828–1910

„Три вещи губят человека. Страх губит разум, зависть губит сердце, а сомнения — душу.“

—  Виктория Илларионовна Угрюмова украинская писательница, сценарист, колумнист и публицист 1977

„Талант — дар, над которым властвует человек; гений — дар, властвующий над самим человеком. “

—  Джеймс Расселл Лоуэлл 1819–1891

„Не так огонь дрова, пылая, губит,
Как человека зависть злая губит.“

—  Абдуррахман Нураддин ибн Ахмад Джами персидско-таджикский поэт-мистик, суфийский шейх, теолог, философ, теоретик музыки 1414–1492

„Герой одного человека — злодей для другого.“

—  Дэниел Думилэй 1971

„То, что для одного человека константа, для другого — переменная.“

—  Алан Перлис американский учёный в области информатики 1922–1990

„Безумие одного человека — это реальность другого человека.“

—  Тим Бёртон американский кинорежиссёр, продюсер, мультипликатор и писатель 1958

„Великий человек обыкновенно губит себя сам.“

—  Бенджамин Франклин американский политический деятель, дипломат, учёный, изобретатель, журналист, издатель, масон 1706–1790

„То, что для одного человека вершина горы, для другого может быть лишь ее началом.“

—  Алексей Христинин

Нет предела совершенству

„Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. “

—  Михаил Александрович Бакунин русский мыслитель, революционер, панславист, анархист 1814–1876

„Люди, у которых весьма много недостатков, прежде всего замечают их в других.“

—  Фрэнсис Бэкон английский философ, историк, политический деятель, основоположник эмпиризма 1561–1626

„Люди различаются еще тем, что одни прежде думают, потом говорят и делают, а другие прежде говорят и делают, а потом уже думают.“

—  Лев Николаевич Толстой русский писатель и мыслитель 1828–1910

„Свободное правительство должно придерживаться одного принципа: не давать человеку, обладающему властью, угрожать свободе.“

—  Джон Адамс американский политик, видный деятель Войны за независимость США, первый вице-президент и второй президент США 1735–1826

The only maxim of a free government ought to be to trust no man living with power to endanger the public liberty.
Из заметок к речи в Брейнтри (Массачусетс) (Весна 1772)

„Человек легко переходит от одного мнения к другому, когда этого требует его выгода. “

—  Анна де Сталь французская писательница 1766–1817

„Человек — это колесо жизни, которое едет из одного состояния в другое.“

—  Михаэль Лайтман каббалист 1946

О Человеке

„Человек губит свой талант, если пишет хуже, чем он может писать.“

—  Эрнест Хемингуэй Американский писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года 1899–1961

„Никакая группа людей не может присваивать себе власть над мышлением и взглядами других.“

—  Фридрих фон Хайек австрийский экономист и философ 1899–1992

„Принять наслаждение за счастье случается со всеми, прежде чем мы узнаем жизнь, прежде чем поймем, что человеку не дано осуществить одно через другое.“

—  Жорж Санд французская писательница 1804–1876

„Характер — власть над самим собой, талант — власть над другими.“

—  Василий Осипович Ключевский русский историк 1841–1911

Связанные темы

• Мужчины
• Власть
• Человек

Эпилог 2, глава 5 — Война и мир, Лев Толстой

Эпилог 2, глава 5 — Война и мир, Лев Толстой

Архив Льва Толстого

Война и мир

Эпилог 2, глава 5

Написано: 1869 г.

Источник: оригинальный текст с сайта Gutenberg.org.

Транскрипция/разметка: Энди Карлофф

Интернет-источник: RevoltLib.com; 2021

Жизнь народов не содержится в жизни нескольких человек, ибо
связь между этими людьми и народами не была обнаружена.
теория о том, что эта связь основана на переносе коллективного
воля народа к тем или иным историческим персонажам есть гипотеза
не подтвержденные опытом истории.

Теория переноса коллективной воли народа на
исторические личности могут многое объяснить в области юриспруденции.
быть существенным для своих целей, но и в своем применении к истории, как
как только происходят революции, завоевания или гражданские войны, т. е. как только
когда начинается история — эта теория ничего не объясняет.

Теория кажется неопровержимой именно потому, что акт переноса
волю людей нельзя проверить, ибо она никогда не происходила.

Что бы ни случилось и кто бы ни стоял во главе дел, теория
всегда можно сказать, что такой-то человек взял на себя инициативу, потому что
коллективная воля была передана ему.

Ответы, которые эта теория дает на исторические вопросы, подобны ответам
человека, который, наблюдая за движением стада скота и не обращая
внимание на различное качество пастбищ в разных частях
поле или вождению пастуха, должны приписать
направление, которое стадо принимает к тому, какое животное оказывается во главе.

«Стадо идет в этом направлении, потому что животное впереди ведет его и
коллективная воля всех остальных животных принадлежит этому лидеру».
Так говорят историки первого класса — те, кто принимает
безоговорочная передача народной воли.

«Если животные, ведущие стадо, меняются, это происходит потому, что
коллективная воля всех животных передается от одного вожака к
другой, в зависимости от того, ведет ли животное их в
направление, выбранное всем стадом». Таков ответ историков, которые
предположить, что коллективная воля народа делегируется правителям под
условия, которые они считают известными. (При таком способе наблюдения
часто случается, что наблюдатель под влиянием направления, которое он сам
предпочитает, считает руководителями тех, кто в силу смены народом
направлении, находятся уже не впереди, а сбоку или даже сзади.)

«Если животные впереди постоянно меняются и направление
все стадо постоянно изменяется, это потому, что для того, чтобы следовать за
заданное направление, животные передают свою волю животным, которые имеют
привлекли наше внимание, и чтобы изучить движения стада, мы должны
наблюдайте за движениями всех выдающихся животных, движущихся со всех сторон
стадо.» Так говорят третьи классы историков, рассматривающие все исторические
лица, от монархов до журналистов, как выражение своего возраста.

Теория переноса воли народа на исторический
лица — это просто парафраз — повторная постановка вопроса в
другие слова.

Чем вызваны исторические события? Власть. Что такое сила? Власть — это
коллективная воля народа передается одному лицу. Под чем
условием является делегирование воли народа одному лицу? При условии
что этот человек выражает волю всего народа. То есть мощность есть
сила: иными словами, сила — это слово, значение которого мы не знаем.
понимать.

Если бы область человеческого знания ограничивалась абстрактными рассуждениями, то
подвергнув критике объяснение «власти», что юридическое
дает нам наука, человечество пришло бы к выводу, что власть — это просто слово и
не имеет реального существования. Но для понимания явлений человек должен, кроме
абстрактное рассуждение, опыт, которым он проверяет свои размышления. И
опыт говорит нам, что власть — это не просто слово, а действительное
существующее явление.

Не говоря уже о том, что никакое описание коллективной деятельности
люди могут обойтись без концепции власти, существование власти
доказано как историей, так и наблюдениями за современными событиями.

Всякий раз, когда происходит событие, появляется человек или появляются люди, по воле которых
событие, кажется, произошло. Наполеон III издает указ и
Французы едут в Мексику. Король Пруссии и Бисмарк издают указы и
армия входит в Богемию. Наполеон I издает указ, и армия входит в Россию.
Александр I дает команду, и французы подчиняются Бурбонам.
Опыт показывает нам, что какое бы событие ни происходило, оно всегда связано с
воля одного или нескольких человек, которые его издали.

Историки, по старой привычке признавать божественное
вмешательства в человеческие дела, хотят видеть причину событий в
выражение воли кого-либо, наделенного властью, но это предположение
не подтверждается ни разумом, ни опытом.

С одной стороны, рефлексия показывает, что выражение воли человека — его
слова — лишь часть общей деятельности, выраженной в событии,
как, например, в войне или революции, и поэтому, не предполагая
непостижимая, сверхъестественная сила — чудо — нельзя
признать, что слова могут быть непосредственной причиной движений миллионов
мужчин. С другой стороны, даже если бы мы признали, что слова могут быть
причиной событий, история показывает, что выражение воли
исторических персонажей в большинстве случаев не производит никакого эффекта, т.
сказать, что их команды часто не выполняются, а иногда и очень
происходит противоположное тому, что они заказывают.

Не допуская божественного вмешательства в дела человечества, мы не можем
рассматривать «власть» как причину событий.

Власть, с точки зрения опыта, есть просто отношение, которое
существует между выражением чьей-либо воли и исполнением этой
будут другими.

Чтобы объяснить условия этого отношения, мы должны сначала установить
концепции волеизъявления, относя его к человеку, а не к
Божество.

Если Божество отдает приказ, выражает Свою волю, как древняя история
говорит нам, что выражение этой воли не зависит от времени и не
вызвано чем угодно, ибо Божество не контролируется событием. Но
говоря о командах, являющихся выражением воли людей, действующих в
времени и по отношению друг к другу, объяснить связь команд
событиями мы должны восстановить: (1) состояние всего происходящего:
непрерывность движения во времени как событий, так и человека
кто командует, и (2) неизбежность связи между
человек, командующий, и те, кто выполняет его команду.

Власть народу. 356-й день Года войны и мира | Брайан Э. Дентон

День 356 Года войны и мира

3 минуты чтения

·

22 декабря 2017 г.

T Этот второй эпилог сопровождают два вопроса. Во-первых, Толстой хочет знать, что такое власть. Во-вторых, он хочет знать, какая сила вызывает движение людей и народов. В сегодняшней главе, опираясь на свои рассуждения в предыдущих главах, он останавливается на ответе на эти вопросы. Вроде.

Ответ на первый вопрос относительно прост. Власть — это отношения между людьми, особенно отношения между так называемыми массами и их так называемыми лидерами.

Его ответ на второй вопрос, какая сила движет людьми и народами, несколько туманнее. Он начинает с утверждения, чем эта сила не является. Сила, которая движет людьми и нациями, вызвана не мощью или интеллектуальной активностью и не сочетанием того и другого. Скорее, сила наций есть деятельность всех людей, при которой «те, кто принимает наибольшую непосредственную долю в событии, берут на себя наименьшую ответственность, и наоборот». Так называемые вожди наций, при традиционном понимании исторического анализа, принимают на себя моральную силу истории, тогда как так называемые массы являются физическим двигателем движения. Толстой выступает против понимания того, что носители морали являются причиной событий. «Моральная деятельность немыслима без физической, — пишет он. Поэтому «понятие причины неприменимо к явлениям» истории. История для Толстого — это череда беспричинных событий. Это, если процитировать далее, ряд беспричинных событий, в которых

По известным или неизвестным нам причинам французы начали тонуть и убивать друг друга. И соответственно событию его оправдание проявляется в вере людей в то, что это было необходимо для блага Франции, для свободы и для равенства. Люди перестали убивать друг друга, и это событие сопровождалось его оправданием в необходимости централизации власти, сопротивления Европе и т.д. Люди шли с запада на восток, убивая своих собратьев, и это событие сопровождалось фразами о славе Франции, низости Англии и т. д. История показывает нам, что эти оправдания событий не имеют здравого смысла и все противоречивы, как в случае с убийством человека в результате признания его прав, так и с убийством миллионов в России для унижения Англии.

И все это в пределах небольшого кусочка европейского театра истории в начале девятнадцатого века. Библиотеки переполнены подобными рассказами о глупости, безумии и безумии на глобальном уровне. Они будут продолжать заполняться, если мы не изменим наши пути. Если прав Толстой, если правда, что история есть беспричинная коллективная деятельность человечества, то нам и менять. Мы должны отказаться от национализма, гнева, ненависти, подозрений и племенного инстинкта дикости, которые характеризовали нашу историю до сих пор. Мы должны носить в себе медитации мира и единства.

Гордиться не тому, кто любит свою страну, а тому, кто любит весь мир. Земля — всего лишь одна страна, а человечество — ее граждане.

Бахаулла, Лоух-и-Максуд

Когда приходит мысль о войне, противопоставь ее более сильной мысли о мире. Мысль ненависти должна быть уничтожена более могущественной мыслью любви. Мысли о войне разрушают всякую гармонию, благополучие, покой и довольство.

Абдул-Баха, «Парижские беседы»

Это триста пятьдесят шестая часть ежедневных, рассчитанных на год, чтения по главам и размышлений о «Войне и мире» Льва Толстого.