Почему одни люди богатые а другие бедные? • CreditPrime
О богатстве и бедности существуют разные мнения, но согласитесь и вы, что, если нет денег, то жить в наши дни приходится тяжело. Сегодня мы попытаемся раскрыть миф о богатстве и бедности, а также причины, почему некоторые люди богаты, а некоторые так и остаются бедными.
Даже в самых больших мегаполисах нашей планеты есть и богатые, и бедные люди. Социологи, психологи изучали данную тему и выявили несколько причин, почему некоторые богаты, а некоторые — бедны.
Деньги не важны
Такую идею внушали еще предки и она передавалась из поколения в поколение. Люди переставали развиваться и жили ровно на заработанное и не думали, что они могут больше. Проще было убедить всех, что деньги приносят зло, чем выйти из зоны комфорта и попробовать зарабатывать больше. Такие комплексы передаются и в наши дни. Но если поменять мышление и начать двигаться в правильном направлении, тогда, со временем, человек сам поймет, что можно заработать много денег, чтобы хватало на все.
Правда есть и такие люди, для кого деньги действительно не важны, и они живут с этой идеей всю свою жизнь.
Занятие нелюбимым делом и отсутствие цели в жизни
Еще в школе всем пытаются помочь найти свой путь в жизни и понять, чем бы каждый хотел заниматься. Однако, не всем удается понять до конца, чего они хотят, и какое их любимое дело. А если отсутствует и четкая цель в жизни, то тогда зарабатывание денег дается очень тяжело. Либо работаешь, чтобы было на что жить, либо работаешь, чтобы дома не сидеть, но удовольствия и, самое главное, нужных денежных средств оно вам не приносит. Когда занимаешься не своим делом, теряется и интерес и потенциал. Для того чтобы достичь желаемого и ходить на любимую работу, нужно все спланировать и иметь четкую цель в жизни. Когда есть цель, есть к чему стремиться, есть желание достичь большего и, соответственно, и зарабатывать дополнительные деньги.
Мыслить не как богатый
У обеспеченных людей другое мышление, другие приоритеты и цели в жизни.
Они думают о саморазвитии, читают много и пытаются узнавать большее. А бедные люди стоят на месте и жалуются на свою бедность. Они работают строго согласно графику работы, не перерабатывают и не делают больше, чем от них требуется по трудовому договору. Богатые — наоборот, работают даже в выходные, разрабатывает разные стратегии, чтобы достичь поставленной цели.
Ещё одна неправильная мысль, которая часто бывает у бедных — это то, что они думают, что недостойны быть богатыми. Никто не имеет права диктовать, может ли кто-то быть богатым или бедным. Это выбор самого человека. Критика со стороны близких, низкая самооценка, общение с негативным мышлением людьми — это тоже приводит к тому, что человек сам внушает себе что он недостоин быть богатым. Но, независимо от социального класса или происхождения, каждый человек имеет право жить хорошо.
Фокусироваться надо на заработке, а не на экономии
Во многих наших статьях мы писали о том, как правильно экономить, и для чего нужна вообще экономия.
Но не обязательно фокусироваться на этом, наоборот, фокусироваться надо на заработке, а параллельно экономить. Успешные люди постоянно думают, как больше заработать, а бедные — наоборот, как побольше сэкономить, чтобы хватало. Мы всегда вам говорили, что нужно вести учет ежемесячного бюджета и вписывать туда доходы и затраты. Если вы это делаете, то считаете, что уже сделали один шаг, чтобы стать финансово грамотным.
Но для того, чтобы больше зарабатывать, необходимо и делать инвестиции, в себя или в разные проекты. Соответственно, для этого нужны деньги. И вот здесь появляется страх, что вложение может не окупиться и все планы многие ставят на стоп. Решают что лучше держать деньги, чем их вложить. Но самые богатые люди мира совсем по-другому делают, они не боятся потерять или проиграть деньги, потому что они уверены, что заработают еще. Плюс у них всегда бюджет расписан и если они и идут на риск, то твёрдо уверены в себе.
Читать онлайн «Почему одни страны богатые, а другие бедные.
Происхождение власти, процветания и нищеты», Дарон Аджемоглу – Литрес
Посвящается Арде и Асу – Д. А.
Para María Angélica, mi vida y mi alma – Дж. Р.
Daron Acemoglu, James A. Robinson
WHY NATIONS FAIL
The Origins of Power, Prosperity, and Poverty
Перевод с английского Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича
Фото на задней стороне обложки: MIT Economics / L. Barry Hetherington Svein, Inge Meland
Предисловие к русскому изданию
Открытая вами книга – безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я – человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, – наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране.
Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.
Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия – почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики.
Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.
Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка.
Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.
Другая научная школа – культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура – это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года.
Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.
Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя – неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».
Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития.
С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара – теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.
На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна – «школа невежества», как они ее называют.
Базовая идея – власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».
На этом, как мы видим, весьма основательно вспаханном научном поле с фундаментальными научными корнями и бурным развитием в последние полтора-два десятилетия совсем не просто совершить самостоятельный прорыв. Если из моего описания у кого-то сложится впечатление, что авторы просто обозначили свое место на нем, отнеся свою работу к институциональной школе, то это, конечно, не так. Книга, вне всякого сомнения, продвигает вперед и саму институциональную школу, и в целом научные исследования в этой сфере. Сами по себе введенные авторами категории экстрактивных и инклюзивных институтов содержат и научную новизну, и, вероятно, определенную предсказательную силу.
Интуитивная «понятность» этих терминов никак не снижает уровень фундаментальности основанных на них теоретических конструкций. Авторам удалось преодолеть именно то, что и является основной сложностью подобного рода исследований, и предложить язык, который позволяет содержательно вскрыть и описать причины процветания народов и стран на историческом отрезке около 10 тысяч лет и с географическим разбросом на все пять континентов. Как это ни парадоксально, но предлагаемые ими описания причин относительного успеха британской колонизации Северной Америки и относительного неуспеха португальской и испанской колонизации Южной и Латинской Америки выглядят не менее убедительно, чем анализ причин удачи Славной революции Вильгельма Оранского в Англии в 1688 году или неудач Северной Кореи в наши дни. И хотя логика авторов, как было сказано, базируется на введенных ими категориях инклюзивных и экстрактивных политических и экономических институтов, но она, конечно же, не исчерпывается ими. Если позволительно автору предисловия существенно упростить суть изложенной в книге концепции, она выглядит примерно так.
1. В течение длительного времени (десятилетия, столетия, а иногда и тысячелетия) народы накапливают незначительные изменения в уровне сложности общества и действующих в нем социальных механизмов, которые могут несильно отличаться даже у соседних в географическом отношении народов.
2. В какой-то исторический момент происходит масштабное изменение внешней среды (например, географические открытия создают колоссальные торговые возможности, или, скажем, высадившиеся на новых землях колонисты сталкиваются с абсолютно новой природной, климатической и этнографической средой).
3. Какие-то общества оказываются способны не просто принять эти вызовы, а адаптировать, встроить их в свою культуру через рождающиеся в этот момент инклюзивные институты, а для других этот же процесс освоения идет через усиление ранее существовавших экстрактивных институтов. Так начинается дивергенция – расхождение близких по уровню развития, иногда соседних, государств на разные исторические траектории.
Далеко не всегда сразу очевидно, какой из вариантов дает долгосрочный результат. Скажем, испанская колонизация Латинской Америки привела к мощному потоку золота в страну, в отличие от английской колонизации Северной Америки. Однако именно этот поток золота и усилил экстрактивность испанского государства, а отрыв богатеющей испанской короны (обладавшей, как мы сказали бы сейчас, монополией внешней торговли) от иных сословий и стал «началом заката» средневековой испанской монархии.
4. Само по себе зарождение инклюзивных институтов требует совпадения нескольких предпосылок в единственно правильный исторический момент времени («точка перелома»). Главная из этих предпосылок – наличие широкой коалиции разнородных сил, заинтересованных в создании новых институтов, и долгосрочное признание каждой из них права других сил на защиту своих интересов. В этом, по мысли авторов, и состоит основа выживания инклюзивных институтов – безусловное признание их участниками абсолютной ценности плюрализма.
5. Инклюзивные и экстрактивные институты запускают сложные обратные связи, которые могут иметь как положительный («благотворная обратная связь»), так и отрицательный («порочный круг») характер.
6. Инклюзивные институты создают устойчивый долгосрочный рост благосостояния. Экстрактивные институты тоже способны запустить рост, однако он будет неустойчивым и недолгосрочным. Рост при инклюзивных институтах допускает «созидательное разрушение» и тем самым поддерживает технический прогресс и инновации. Экстрактивные институты лишь в весьма ограниченных масштабах способны запустить инновационные процессы.
7. В любом случае важнейшей предпосылкой действенности не только экстрактивных, но и инклюзивных институтов авторы считают наличие существенного уровня «централизации», который дает возможность государству распространить на всю свою территорию действие самих институтов.
Авторы категорически против концепций «исторического детерминизма» и поэтому сдержанно оценивают предсказательную силу собственной теории.
Однако было интересно познакомиться с их взглядами (иногда очевидными, иногда неожиданными) на возможности экономического роста в ряде стран в ближайшие десятилетия. Так, в оптимистические прогнозы попадают, скажем, Бразилия и Ботсвана, а в пессимистические – Венесуэла и Китай. Россия, естественно, не была в центре внимания авторов, однако из сделанного ими сжатого анализа они делают пессимистический вывод в отношении нашего будущего. Не вступая в спор, отмечу, что, если бы авторы сделали более подробный анализ нашей истории за последние, скажем, сто лет, они бы обнаружили ясно просматривающееся доминирование в разные периоды экстрактивных или инклюзивных институтов. Думаю, что и те и другие периоды можно было бы легко увидеть как в нашей истории с 1917 по 1991 год, так и в новейшей истории.
При всей привлекательности интеллектуальной конструкции, созданной авторами, она не лишена некоторых слабостей. На мой взгляд, базовая логика авторов выглядит избыточно линейной, явно или неявно придавая термину «инклюзивность» неотделимую позитивную коннотацию.
А ведь даже на уровне здравого смысла понятно, что затягивание перехода к инклюзивности для многих стран имело под собой исторические основания. Так, сами авторы убедительно показывают, что победа северян в гражданской войне в США хоть формально и обеспечила принятие в 1865 году поправки к Конституции, запрещающей рабство, однако на деле экстрактивные политические и экономические институты действовали на юге США еще около ста лет. Ясно, что у такого сложнейшего и длительного периода истории не могло не быть глубинных культурных, социальных и экономических причин. Да и само по себе сословное устройство большинства современных государств вплоть до XIX века тоже имело свои фундаментальные основания. Это как минимум означает, что исторически преждевременный «силовой» переход к инклюзивным институтам может иметь просто неприемлемую социально-экономическую цену. Следовательно, «инклюзивность» при всей ее естественной привлекательности нельзя возводить в абсолют. Собственно, именно это и демонстрирует нам совсем недавняя история Ирака, Ливии и Египта.
Мне кажется, что тема «ловушки преждевременной инклюзивности» ждет своего исследования (авторами или их последователями), которое вполне может быть осуществлено не через разрушение, а через развитие предложенной в книге концепции.
Подводя итог, скажу, что эта книга не просто ставит вопросы, она дает ответы, которые, безусловно, привносят новое понимание причин успехов и неудач развития обществ и государств на тысячелетних исторических отрезках. Мало этого, она предлагает универсальный ключ к пониманию этих причин. При этом авторы ухитрились описать эту грандиозную задачу очень простым живым языком, практически не требующим от читателя серьезной профессиональной подготовки. Я уверен, что перевод ее на русский язык (который, на мой взгляд, выполнен очень качественно) откроет широкому кругу российских интеллектуалов новое знание о нашей стране и о мире.
А. Б. Чубайс
Предисловие
Эта книга посвящена огромному разрыву в доходах и уровне жизни, который разделяет самые богатые страны – такие как США, Великобритания и Германия, и самые бедные – страны тропической Африки, Центральной Америки и Южной Азии.
За написанием этого предисловия нас застала «арабская весна», которая началась с так называемой «жасминовой революции» в Тунисе и затронула многие страны Северной Африки и Ближнего Востока. «Жасминовую революцию» спровоцировало самосожжение уличного торговца Мохаммеда Буазизи 17 декабря 2010 года, вызвавшее возмущение и народные волнения по всей стране. Уже 14 января президент Зин эль-Абидин Бен Али, правивший Тунисом с 1987 года, был вынужден уйти в отставку, что, однако, не успокоило протестующих, а, наоборот, усилило их недовольство правящей элитой Туниса. Более того, революционные настроения распространились на соседние страны. Хосни Мубарак, железной рукой правивший Египтом в течение почти тридцати лет, был смещен со своего поста 11 февраля 2011 года. Судьбы политических режимов Бахрейна, Ливии, Сирии и Йемена были еще неизвестны, когда мы заканчивали это предисловие.
Причины народного недовольства в этих странах коренятся в бедности большинства населения. Средний египтянин зарабатывает примерно 12 % от того, что получает средний американец, а его ожидаемая продолжительность жизни на десять лет меньше.
Двадцать процентов населения Египта живут и вовсе за гранью нищеты. Но хотя разница между США и Египтом весьма существенна, она все же меньше той пропасти, которая разделяет США и беднейшие страны мира, такие как Северная Корея, Сьерра-Леоне или Зимбабве, где в абсолютной, страшной нищете живет больше половины населения.
Почему Египет настолько беднее США? Что мешает ему стать богаче? Можно ли искоренить бедность в Египте или она неизбежна? Чтобы найти ответы на эти вопросы, стоит послушать, как сами египтяне объясняют свои проблемы и причины восстания против Мубарака. 24-летняя Ноха Хамед, сотрудница каирского рекламного агентства, ясно выразила свое мнение во время демонстрации на площади Тахрир: «Мы страдаем от коррупции, репрессий и плохого образования. Мы выживаем несмотря на эту коррупционную систему и хотим ее изменить». Другой участник демонстрации, двадцатилетний студент-фармацевт Мосааб эль-Шами, согласен с этим мнением: «Я надеюсь, что к концу этого года у нас будет всенародно избранное правительство, права и свободы человека будут защищены, а коррупции, которая разъедает эту страну, будет положен конец».
Протестующие на площади Тахрир были единодушны в том, что правительство погрязло в коррупции, неспособно предоставить базовые услуги населению и добиться равенства возможностей для всех граждан.
Вышедших на площадь особенно возмущало отсутствие политических прав и репрессии. Бывший генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) египтянин Мохаммед эль-Барадеи 13 января 2011 года написал в своем «Твиттере»: «Тунис: репрессии + социальная несправедливость + отсутствие каналов для мирного изменения системы = бомба замедленного действия». Жители Египта, так же как и Туниса, были уверены, что их экономические трудности объясняются прежде всего отсутствием у них политических прав. Когда демонстранты начали выдвигать более конкретные требования, то первые двенадцать пунктов – их сформулировал программист и блогер Ваэль Халиль, один из лидеров протестующих, – оказались исключительно политическими. Такие вопросы, как повышение минимальной зарплаты, предполагалось разрешить позже.
По мнению самих египтян, проблемы, которые мешают им развиваться, – это в первую очередь неэффективное и коррумпированное правительство и неэффективные социальные структуры, которые не позволяют гражданам применить свои таланты, мастерство и образование (даже то, которое им удается получить). Экономические трудности являются прямым следствием монополизации власти узкой элитой и того, как она этой властью распоряжается. Поэтому, делают вывод египетские демонстранты, начинать надо с изменения именно политической системы.
Однако этот вывод полностью расходится с общепринятой теорией, объясняющей трудности Египта. Когда ученые и комментаторы рассуждают о том, почему Египет и подобные ему страны так бедны, они называют совершенно другие причины. Одни утверждают, что бедность Египта объясняется географическими факторами: бо́льшую часть страны занимает пустыня, почва бедна, осадков для орошения земель не хватает, и в целом климат не способствует развитию эффективного сельского хозяйства.
Другие указывают на культурные традиции египтян, которые рассматриваются ими как неблагоприятные для экономического развития и накопления богатства. У египтян, по мнению этих критиков, отсутствует трудовая этика, которая позволила другим народам прийти к процветанию. Более того, египтяне в большинстве своем исповедуют ислам, а эта религия также несовместима с экономическим успехом. Наконец, третьи (таких большинство среди экономистов и специалистов по экономическим реформам) уверяют, что правители Египта просто не знают, что именно принесет их стране процветание, и расхлебывают последствия собственной ошибочной политики в прошлом. Вот если бы эти правители получили правильные советы – от правильных советников, – страна встала бы на путь процветания, уверены эти аналитики. Все эти ученые и эксперты совершенно не считают ключом к пониманию экономических проблем, стоящих перед Египтом, тот факт, что страна управляется узкой прослойкой элиты, которая обогащается за счет всего остального населения.
В этой книге мы покажем, что именно обычные египтяне, вышедшие на площадь Тахрир, а вовсе не экономисты и эксперты, оказались правы. На самом деле Египет беден именно потому, что им управляла узкая прослойка элиты, которая организовала экономику таким образом, чтобы обогащаться в ущерб всему остальному населению. Политическая власть в стране была сконцентрирована в одних руках и использовалась для того, чтобы обогащать властную элиту, например самого президента Мубарака, чье состояние оценивалось в 70 миллиардов долларов. Проигравшими в этой системе оказались простые жители Египта. И именно они, египтяне, а не посторонние, пусть и хорошо образованные наблюдатели, поняли, в чем дело.
В нашей книге мы также продемонстрируем, что подобное объяснение причин бедности страны – объяснение, которое дают сами граждане, – универсально и его можно приложить к любой бедной стране. Неважно, идет ли речь о Северной Корее, Сьерра-Леоне или Зимбабве, – мы покажем, что все бедные страны бедны по тем же причинам, что и Египет.
А такие страны, как США и Великобритания, стали богатыми потому, что их граждане свергли элиту, которая контролировала власть, и создали общество, в котором политическая власть распределена значительно более равномерно, правительство подотчетно гражданам и реагирует на их требования, а экономические стимулы и возможность разбогатеть есть у широких слоев населения. Мы попытаемся объяснить, почему для того, чтобы найти истоки огромного неравенства в современном мире, нужно углубиться в прошлое и проследить динамику исторических процессов. В частности, мы увидим, что сегодня Великобритания богаче Египта потому, что в 1688 году в ней (если быть точным, то в Англии) произошла революция, которая изменила политический строй, а затем и экономику страны. Ее граждане завоевали политические права и использовали их, чтобы расширить собственные экономические возможности. Результатом стали две принципиально разные траектории политического и экономического развития у Великобритании и у Египта. Великобританию ее траектория скоро привела, в частности, к промышленной революции.
Но в Египте промышленная революция не произошла и технологии, которые она принесла человечеству, не распространились – потому что Египет в то время находился под властью Османской империи, которая управляла им примерно так же, как спустя столетия будет управлять Хосни Мубарак. Правление турок в Египте закончилось после египетского похода Наполеона (1798), но вскоре страна попала в орбиту влияния Британской колониальной империи, которая была не больше Османской заинтересована в процветании Египта. И хотя египтяне смогли в конце концов избавиться от британского владычества, как в свое время избавились от османского, а в 1952 году свергли своего короля, это все же не было похоже на «Славную революцию» в Англии: вместо того чтобы принципиально изменить политический режим в Египте, этот переворот лишь привел к власти другую группу элиты, столь же узкую и не более заинтересованную в экономическом развитии страны, чем были в этом заинтересованы турки и англичане. В результате социальная структура общества и экономическая система остались прежними, и это обрекло Египет на бедность, которая не преодолена до сих пор.
В этой книге мы увидим, как по траектории развития, подобной египетской, раз за разом начинают двигаться самые разные страны и почему лишь в некоторых случаях эта траектория сменяется на другую, восходящую – как это произошло в 1688 году в Англии и в 1789 году во Франции. Это поможет нам понять, изменилась ли ситуация в Египте сейчас и сможет ли революция, свергнувшая Мубарака, привести к созданию таких политических и экономических институтов, которые обеспечат Египту процветание. Революции, которые происходили в Египте в прошлом, не изменили ситуацию в стране, потому что те, кто в результате приходил к власти, просто занимали место свергнутой элиты и воссоздавали систему самообогащения за счет всех остальных жителей.
Обычным гражданам и в самом деле непросто сосредоточить реальную власть в своих руках и изменить экономическую систему в стране. Однако это возможно, и мы увидим, как это получалось, причем не только в Англии, Франции или США, но и в Японии, Ботсване и Бразилии.
Изменение политического режима – вот где ключ к выходу из бедности и, в конечном счете, ключ к процветанию. В Египте есть признаки именно такой политической трансформации. Вот что говорит Реда Метвали, еще один протестующий на площади Тахрир: «Сейчас здесь собрались вместе мусульмане и христиане, молодые и старые, и все они идут к одной общей цели». Как мы увидим в дальнейшем, именно подобное широкое общественное движение становилось мотором успешных политических трансформаций. Если мы поймем, где и почему удавались эти трансформации, мы сможем лучше оценить потенциал сегодняшних революционных событий – вернется ли после них все на круги своя, как не раз бывало в прошлом, или система принципиально изменится и принесет успех и процветание миллионам людей.
Почему одни страны богаты, а другие бедны?
«Открытые рынки дают единственную реальную надежду вытащить миллиарды людей в развивающихся странах из крайней нищеты, поддерживая при этом процветание в промышленно развитых странах».
1
— Кофи Аннан, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций
Многие люди отмечают рождение экономической теории как публикацию в 1776 году книги Адама Смита « Богатство наций ». На самом деле, полное название этого классика — An Исследование природы и причин богатства народов , и Смит действительно пытается объяснить, почему одни народы достигают богатства, а другие этого не делают. Тем не менее, за 241 год после публикации книги разрыв между богатыми и бедными странами стал еще больше. Экономисты все еще уточняют свой ответ на первоначальный вопрос: почему одни страны богаты, а другие бедны, и что с этим можно сделать?
«Богатые» и «бедные»
В просторечии термины «богатый» и «бедный» часто используются в относительном смысле: «бедный» человек имеет меньший доход, богатство, товары или услуги, чем «богатый». При рассмотрении наций экономисты часто используют валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения как показатель среднего экономического благосостояния в стране.
ВВП – это выраженная в долларах общая рыночная стоимость всех конечных товаров и услуг, произведенных в экономике за данный год. В некотором смысле ВВП страны подобен ее годовому доходу. Таким образом, деление ВВП конкретной страны на ее население является оценкой того, сколько дохода в среднем экономика производит на человека (на душу населения) в год. Другими словами, ВВП на душу населения является мерой национального уровень жизни . Например, в 2016 году ВВП на душу населения составлял 57 467 долларов США в США, 42 158 долларов США в Канаде, 27 539 долларов США в Южной Корее, 8 123 доллара США в Китае, 1 513 долларов США в Гане и 455 долларов США в Либерии (рис. 1). 2
ПРИМЕЧАНИЕ. ВВП Либерии на душу населения в размере 455 долларов включен, но не виден из-за масштаба. Республика Корея — официальное название Южной Кореи.
ИСТОЧНИК: Всемирный банк, получено из FRED ® , Федеральный резервный банк Сент-Луиса; https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=eMGq, по состоянию на 26 июля 2017 г.
Поскольку ВВП на душу населения представляет собой просто ВВП, деленный на численность населения, он представляет собой меру дохода, как если бы он был разделен поровну между населением. В действительности могут быть большие различия в доходах людей внутри страны. Таким образом, даже в стране с относительно низким ВВП некоторые люди будут жить лучше, чем другие. И в очень богатых странах есть бедняки. По оценкам, в 2013 году (имеются исчерпывающие данные о глобальной бедности за последний год) 767 миллионов человек, или 10,7 процента населения мира, жили за международной чертой бедности в 1,9 доллара США.0 с человека в день. 3 И для людей, и для стран ключ к избавлению от бедности лежит в повышении уровня доходов. В частности, для стран, которые измеряют богатство с точки зрения ВВП, избавление от бедности требует увеличения объема производства (на человека), производимого их экономикой. Короче говоря, экономический рост позволяет странам избежать бедности.
Как растет экономика?
Экономический рост — это устойчивый рост во времени национального производства товаров и услуг.
Как страна может увеличить производство? Что ж, производство экономики зависит от ее ресурсов, или факторы производства (природные ресурсы, трудовые ресурсы и капитальные ресурсы es ), и производительность этих факторов (в частности, производительность труда и капитальных ресурсов), которая называется совокупной факторной производительностью (СФП). Рассмотрим обувную фабрику. Общий объем производства обуви зависит от вводимых ресурсов (сырье, такое как кожа, рабочая сила, предоставляемая рабочими, и капитальные ресурсы, которые представляют собой инструменты и оборудование на фабрике), но он также зависит от того, насколько квалифицированы рабочие и насколько полезны они. оборудование есть. Теперь представьте себе две фабрики с одинаковым количеством рабочих. На первой фабрике рабочие с базовыми навыками перемещают товары с помощью тележек, собирают товары с помощью ручных инструментов и работают на верстаках. На втором заводе высококвалифицированные рабочие используют моторизованные вилочные погрузчики для перемещения поддонов с товарами и электроинструменты для сборки товаров, которые движутся по конвейерной ленте.
Поскольку второй завод имеет более высокий TFP, он будет иметь более высокую производительность, получать больший доход и обеспечивать более высокую заработную плату своим рабочим. Точно так же для страны более высокий TFP приведет к более высоким темпам экономического роста. Более высокие темпы экономического роста означают, что на одного человека производится больше товаров, что создает более высокие доходы и позволяет большему количеству людей быстрее вырваться из бедности. Но как страны могут увеличить СФП, чтобы избежать бедности? Хотя есть много факторов, которые следует учитывать, два выделяются.
Учреждения
Во-первых, учреждения имеют значение. Для экономиста институты — это «правила игры», которые создают стимулы для людей и предприятий. Например, когда люди могут получать прибыль от своей работы или бизнеса, у них появляется стимул не только производить, но и постоянно улучшать свой метод производства. «Правила игры» помогают определить экономический стимул к производству.
С другой стороны, если люди не получают денежного вознаграждения за свою работу или бизнес или если выгоды от их производства, вероятно, будут изъяты или потеряны, стимул к производству уменьшится. По этой причине многие экономисты предполагают, что такие институты, как права собственности, свободные и открытые рынки и верховенство права (см. вставку), обеспечивают наилучшие стимулы и возможности для людей производить товары и услуги.
Северная и Южная Корея часто служат примером важности институтов. В некотором смысле они представляют собой естественный эксперимент. Эти два народа имеют общую историю, культуру и этническую принадлежность. В 1953 году эти страны были формально разделены и управлялись очень разными правительствами. Северная Корея является диктаторской коммунистической страной, где права собственности и свободные и открытые рынки практически отсутствуют, а верховенство закона подавлено. В Южной Корее институты обеспечивают сильные стимулы для инноваций и повышения производительности.
Результаты? Северная Корея — одна из самых бедных стран мира, а Южная Корея — одна из самых богатых. 4
ПРИМЕЧАНИЕ. Несмотря на то, что Республика Корея (официальное название Южной Кореи), Китай, Гана и Либерия имели одинаковый уровень жизни в 1970 году, с тех пор они развивались по-разному.
ИСТОЧНИК: Всемирный банк, получено из FRED ® , Федеральный резервный банк Сент-Луиса; https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=eMGt, по состоянию на 26 июля 2017 г.
Хотя это кажется простым соотношением — если правительство обеспечивает сильные права собственности, свободные рынки и верховенство закона, рынки будет процветать, и экономика будет расти — исследования показывают, что одна только «институциональная история» не дает полной картины. В некоторых случаях государственная поддержка важна для развития экономики страны. При ближайшем рассмотрении видно, что экономическая трансформация в Южной Корее, начавшаяся в 19 в.60-х годов, находился под диктаторским правлением Пак Чон Хи (который переориентировал экономику страны на ориентированную на экспорт промышленность), а не в условиях сильных прав собственности, свободного рынка и верховенства закона (которые пришли позже).
5 Стремление Южной Кореи к индустриализации стало важным первым шагом в ее экономическом развитии (см. экономический рост Южной Кореи на рис. 2). Китай является еще одним примером экономики, которая резко выросла. За одно поколение она превратилась из отсталой аграрной нации в промышленную электростанцию. Китай пытался проводить рыночные реформы во времена династии Цин (чьи модернизационные реформы начались в 1860 году и продолжались до ее свержения в 19 веке).11) и эпохи республики (1912-1949), но они не были эффективными. Экономические преобразования Китая начались в 1978 году при Дэн Сяопине, который выдвинул инициативу правительства по поддержке индустриализации и развития рынков, как внутренних, так и для экспорта китайских товаров. 6 Эти ранние изменения, поддерживаемые правительством, помогли развить рынки, необходимые для текущего резкого ускорения экономического роста (см. рис. 2).
Торговля
Во-вторых, международная торговля является важной частью истории экономического роста для большинства стран.
Подумайте о двух детях в школьной столовой, которые меняют батончик мюсли на печенье с шоколадной крошкой. Они готовы торговать, потому что это дает им обоим возможность извлечь выгоду. Нации торгуют по той же причине. Когда более бедные страны используют торговлю для доступа к капитальным товарам (таким как передовые технологии и оборудование), они могут увеличить свою СФП, что приведет к более высоким темпам экономического роста. 7 Кроме того, торговля предоставляет стране более широкий рынок для продажи товаров и услуг, которые она производит. Однако многие страны имеют торговых барьера , которые ограничивают их доступ к торговле. Недавние исследования показывают, что устранение торговых барьеров может сократить разрыв в доходах между богатыми и бедными странами на 50 процентов. 8
Заключение
Экономический рост менее развитых стран является ключом к сокращению разрыва между богатыми и бедными странами. Различия в темпах экономического роста наций часто сводятся к различиям в затратах (факторах производства) и различиям в СФП — производительности труда и капитальных ресурсов.
Более высокая производительность способствует более быстрому экономическому росту, а более быстрый рост позволяет стране избежать бедности. Факторы, которые могут повысить производительность (и рост), включают институты, которые обеспечивают стимулы для инноваций и производства. В некоторых случаях правительство может играть важную роль в развитии экономики страны. Наконец, расширение доступа к международной торговле может обеспечить рынки для товаров, произведенных менее развитыми странами, а также повысить производительность за счет расширения доступа к капитальным ресурсам.
Примечания
1 Глобалист. «Кофи Аннан о глобальном будущем». 6 февраля 2011 г .;
https://www.theglobalist.com/kofi-annan-on-global-futures/.
2 Данные Всемирного банка получены из FRED ® ;
https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=erxy, по состоянию на 26 июля 2017 г.
3 Всемирный банк. «Бедность и общее процветание, 2016 г.
: борьба за равенство». 2016, с. 4; http://www.worldbank.org/en/publication/poverty-and-shared-prosperity.
4 Олсон, Манкур. «Большие купюры оставлены на тротуаре: почему одни нации богаты, а другие бедны». Журнал экономических перспектив , весна 1996 г., 10 (2), стр. 3-24.
5 Вен, Йи и Волла, Скотт. «Быстрый экономический подъем Китая: новое применение старого рецепта. Социальное образование». Социальное образование , март/апрель 2017 г., 81 (2),
стр. 93-97.
6 Вен, Йи и Фортье, Джордж Э. «Видимая рука: роль правительства в долгожданной промышленной революции Китая». Федеральный резервный банк Сент-Луиса Review , Третий квартал 2016 г., 98 (3), стр. 189–226;
https://dx.doi.org/10.20955/r.2016.189-226.
7 Сантакреу, Ана Мария. «Конвергенция производительности, интенсивности НИОКР и внедрения технологий». Федеральный резервный банк Сент-Луиса Экономические обзоры , № 11, 2017 г.
; https://doi.org/10.20955/es.2017.11.
8 Мутрежа, Пиюша; Равикумар Б. и Спози Майкл Дж. «Торговля капитальными товарами и экономическое развитие». Рабочий документ № 2014-012, Федеральный резервный банк Сент-Луиса, 2014 г.; https://research.stlouisfed.org/wp/2014/2014-012.pdf.
© 2017, Федеральный резервный банк Сент-Луиса. Выраженные взгляды принадлежат автору (авторам) и не обязательно отражают официальную позицию Федерального резервного банка Сент-Луиса или Федеральной резервной системы.
Почему одни страны такие богатые, а другие такие бедные?
Проблема экономического развития — очень старый вопрос. Я имею в виду, что это началось еще с Адама Смита, и его книга «Богатство народов» 1776 года — своего рода знаменитая книга. Итак, в то время, когда он изучал это, если вы посмотрите на самые богатые регионы мира и сравните их с самыми бедными регионами мира, самые богатые регионы будут просто слишком богатыми по сравнению с более бедными.
Теперь, внезапно, мы перенесемся в 2000, 2010, теперь это коэффициент 35, если вы думаете о реальном ВВП на душу населения. Богатые страны в 35 раз богаче бедных. Так что это большой разрыв.
[ИГРАЕТ МУЗЫКА]
Меня зовут Равикумар. Я экономист-исследователь в Федеральном резервном банке Сент-Луиса и работаю в банке с лета 2011 года. Итак, я собираюсь поговорить о проблеме экономического развития.
Большой вопрос, почему одни страны такие богатые, а другие такие бедные? Итак, подумайте об экономике, в которой человек живет на 1 доллар в день, и этот человек может позволить себе очень мало вещей, вынужден питаться очень скудно, не может регулярно ходить к врачу и так далее. А теперь представьте, если бы у этого человека было 35 долларов в день.
Внезапно появилось много доступных вещей. Вы можете иметь приличное жилье. Вы можете пойти на приличное медицинское обслуживание. Так что все это — то, что мы считаем само собой разумеющимся в США, вряд ли можно себе представить в некоторых странах.
Итак, теперь вы задаете простой вопрос, как если бы его задал бухгалтер. Итак, насколько это связано с входными данными и сколько может быть связано с вещами, которых мы не знаем? Итак, экономисты смотрят на это так: давайте измерим входные данные. Какие входы?
Некоторыми примерами ресурсов являются физический капитал и человеческий капитал. Итак, давайте на минуту задумаемся о физическом капитале. Физическим капиталом могут быть все виды оборудования и структур, обслуживающих экономику. Итак, у вас есть здания, у вас есть ноутбуки, у вас есть токарные станки, у вас есть сборочные линии.
Человеческий капитал можно измерить множеством способов. Школьное образование, например, является формой человеческого капитала. Другими формами человеческого капитала могут быть просто обучение на собственном опыте, обучение на рабочем месте.
В лучшем случае на эти входы приходится от 40% до 50%. Это все, что вы можете объяснить с точки зрения различий в доходах между странами.