О себе. О славе. Об алкоголе. О евреях. О неприличной лексике». Интервью. Читать онлайн
О себе
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
Теперь я тихий старый мерин.
И только сам себе опасен.
Я даже если в чем уверен,
То с этим тоже несогласен.
Несколько лет назад я неосторожно написал один грустный стишок, который положил начало новой книжке…
Нынче грустный вид у Вани.
Зря ходил он мыться в баньку.
Потому что там по пьяни
Оторвали Ваньке встаньку.
И вся книжка вышла грустная. Сейчас я почитаю вам стихи из этой книги, и вы поймете, как опасно начинать с грустного стиха.
При хорошей душевной погоде
в мире все гармонично вполне.
Я люблю отдыхать на природе,
а она отдохнула на мне.
Доволен я сполна своей судьбой.
И старюсь я красиво, слава богу.
И девушки бросаются гурьбой
Меня перевести через дорогу.
О славе
Я буду рассказывать всякие байки и обязательно буду хвастаться.
Я уже давно установил, что со сцены очень приятно хвастаться.
Свое 70-летие я отмечал в Одессе. Иду я по Дерибасовской, меня обогнал такой невысокий мужчина лысоватый, обернулся несколько раз, потом притормозил и сказал заветные слова: «Я извиняюсь. Вы Губерман или просто гуляете?»
А несколько лет назад я достиг пика своей популярности. Более известным я не стану никогда. В Мадриде в музее Прада в мужском туалете меня опознал русский турист. История немножко физиологичная, но рассказывать ее дико приятно. Стоим мы, тесно прижавшись к нашим писсуарам… Почему тесно, вы знаете, да? В старой Одессе над писсуарами часто бывало объявление: «Не льсти себе, подойди поближе». Так вот, стоим мы, значит, друг на друга не смотрим, и вдруг он наклоняется к моему уху и говорит: «Вы — Губерман, который пишет гарики?» Говорю: «Я». И он, не прерывая процесса, стал говорить мне на ухо немыслимые комплименты.
Я слушаю из чистой вежливости, чуточку скосив на него глаза, и с ужасом вижу, что он в это время пытается из правой руки переложить в левую, чтобы пожать мне руку». Я ушел первым.
«Как у вас рождаются стихи? Вы становитесь в позу или ходите? Они льются потоком или вы напрягаетесь?»
Я становлюсь в позу и напрягаюсь.
«Как вы относитесь к своей известности?»
Очень серьезно. Но мне проще на этот вопрос ответить стишками:
Хоть лестна слава бедному еврею,
Но горек упоения экстаз,
Я так неудержимо бронзовею,
Что звякаю, садясь на унитаз.
Об алкоголе
Я только что был в Москве и в Питере. И два моих друга — и москвич и питерец — живы, по счастью, всегда я этому радуюсь. Мы ведь достигли такого возраста, который в некрологах называется цветущим. И поэтому я всегда очень радуюсь… А когда-то москвич питерца не знал, а я знал. Он поехал в Питер, и я ему дал телефон, он позвонил питерцу, пришел к нему в гости, и они так напились, что москвич даже не поехал в гостиницу, где он остановился, а остался в этой семье ночевать.
Утром они встают, похмельно пьют кофе. А хозяин дома, питерец — интеллигентный, пижон такой…
И вот он говорит гостю: «Старина, конечно, мы вчера с вами очень здорово набултыхались, но в сущности мы знакомы весьма поверхностно, имею ли я право на интимный и, возможно, даже некорректный вопрос?»
Тот отвечает: «Спрашивайте, конечно».
«Скажите, что бы вы сейчас предпочли? Хорошую девицу или двести грамм водки?»
Москвич подумал и ответил: «Хотя бы сто пятьдесят!»
Три года назад я перенес очень тяжелую операцию…
Нет, начать надо с предоперационной.
Лежу я там, уже немножко уколотый, ожидаю своей очереди.
И тут ко мне подходит мужик в зеленом операционном костюме и говорит: «Игорь Миронович, я из бригады анестезиологов. Я пришел сказать, что мы вас очень любим, постараемся — и все у вас будет хорошо. А вы вообще как себя чувствуете?»
Я говорю: «Старина, я себя чувствую очень плохо, начинайте без меня».
Он засмеялся… Сделали мне операцию, и повалили в мою палату врачи, кто на иврите, кто на русском желают мне здоровья и уходят, а один все не уходит.
Такой худенький, совсем молоденький, лет 35 ему.
Он говорит: «А почему вы ничего не едите? Надо бы есть, уже второй день. Может, вам выпить надо?»
Я говорю: «Конечно! А у тебя есть?»
Он говорит: «Ну да, у меня есть немного виски».
«Сгоняй, — говорю. — Только спроси у моего профессора, мне уже можно выпивать-то?»
А он: «Ну что вы меня обижаете. Я и есть ваш профессор».
Принес он полбутылки виски, я сделал несколько глотков, вечером пришел мой приятель, и мы с ним еще добавили, и я стал немедленно поправляться, прямо на глазах. И еще лежа в больнице, снова начал писать стишки.
Ручки-ножки похудели,
Все обвисло в талии,
И болтаются на теле
Микрогениталии.
О евреях
Вы знаете, мы народ необыкновенно поляризованный. На одном полюсе — ум, интеллект, сообразительность, быстрота реакции, смекалка, ну, словом, все то, что одни ненавидят, а другие, наоборот, уважают. Но зато на другом полюсе у нас такое количество дураков и идиотов, что любо-дорого посмотреть.
Причем еврейский дурак страшнее любого другого, потому что он полон энергии, апломба и хочет во все вмешаться и все сделать хорошо. Я вам расскажу истории про оба полюса.
История первая.
Если есть в зале меломаны или музыканты, они, возможно, помнят имя знаменитого некогда скрипача Бусика Гольдштейна. В 34-м году ему было 12 лет, и этот мальчик в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, от всесоюзного старосты Калинина получал орден за победу на каком-то международном конкурсе.
Перед началом церемонии его мама говорит: «Буся, когда тебе дедушка Калинин вручит орден, ты громко скажи: «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости».
Тот пытается возразить: «Мама, неудобно».
Мама уверенно: «Буся, ты скажешь».
И вот начинается церемония, Калинин ему пришпиливает орден, и послушный еврейский мальчик громко говорит: «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости!»
И тут же из зала раздается хорошо отрепетированный дикий крик Бусиной мамы: «Буся, что ты такое говоришь! Мы ведь живем в коммунальной квартире!»
И что вы думаете? На следующий же день им дали ордер на квартиру.
Теперь история с противоположного полюса.
Год, наверное, 96–97-й. В Америку на постоянное жительство въезжает пожилой еврей, в прошлом полковник авиации. Он проходит собеседование через переводчика, который мне это и рассказал.
И на собеседовании чиновник из чистого любопытства спрашивает: «А чего вы уехали из России, вы ведь сделали такую карьеру?!»
Полковник отвечает: «Из-за антисемитизма».
Чиновник допытывается: «А как это вас лично задело? Все-таки вы доросли до полковника».
Еврей говорит: «Смотрите, в 73-м году, когда в Израиле шла война, наша подмосковная эскадрилья готовилась лететь бомбить Тель-Авив. Так вот, представьте, меня не взяли!»
Придя из разных дальних дальностей
В ничью пустынную страну,
Евреи всех национальностей
Создать пытаются одну.
И ведь знаете, евреи из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, — совершенно иные, чем из Семипалатинска, Бухары. Есть еще эфиопы, есть марокканские и так далее. Вот стишок за дружбу народов между евреями.
Здесь мое искомое пространство,
Здесь я гармоничен, как нигде,
Здесь еврей, оставив чужестранство,
Мутит воду в собственной среде.
Что касается отношений нашего крохотного Израиля с гигантским арабским государством, то я на эту тему не пишу. Лет десять назад я написал один стишок, и мне больше нечего сказать. А стишок был такой:
Здесь вечности запах томительный
И цены на овощи клевые,
И климат у нас изумительный,
И только соседи х..евые.
Записок на эту тему приходит много.
В Челябинске, по-моему, одна девушка мне прислала грустную записку: «Игорь Миронович, что вы все читаете про евреев, есть ведь и другие не менее несчастные».
А в Красноярске я получил замечательную хозяйственную записку: «Игорь Миронович, а правда ли это, что евреям после концерта вернут деньги за билеты?»
Очень хорошую записку я как-то получил в Самаре, очень ею горжусь.
Молодая женщина написала: «Игорь Миронович, я пять лет жила с евреем, потом расстались, и я с тех пор была уверена, что я с евреем на одном поле срать не сяду.
А на вас посмотрела и подумала — сяду!»
О записках
Очень люблю записки из зала. Те, кто читал книжки с моими воспоминаниями, знают, что в каждой есть глава с записками. … Вот я в городе Харькове получил такую записку от молодой девушки: «Игорь Миронович, можно ли с вами хотя бы выпить, а то я замужем». Или как-то в Казани выступал и получил записку: «Игорь Миронович, заберите нас с собой в Израиль, готовы жить на опасных территориях, уже обрезаны. Группа татар».
Часто в записках спрашивают о переводах. Вы знаете, было много попыток переводить «Гарики» на идиш, английский, немецкий, польский, голландский, литовский… Ничего не получается. Я думаю, что нашу жизнь просто нельзя перевести.
Но у меня есть чем утешаться. Омар Хайям ждал, что его переведут, шестьсот лет. Я готов подождать. И я хочу объяснить эту мою манию величия. Был такой старый драматург Алексей Файко, может быть, кто-то помнит его пьесу «Человек с портфелем», мы очень с ним дружили, несмотря на разницу в возрасте.
Я как-то ему прочитал пять-шесть своих стишков, и он мне сказал: «Старик, да ты Абрам Хайям!»
О неприличной лексике
В моих стишках, как вы знаете, есть не нормативная лексика.
На концертах я все время напоминаю слова великого знатока русской литературы Юрия Михайловича Олеши, который однажды сказал, что он видел много всякого смешного, но никогда не видел ничего смешнее, чем написанное печатными буквами слово «жопа». Вы знаете, светлеют лица даже у пожилых преподавателей марксизма-ленинизма. Одна женщина подарила мне замечательный словарь великого лингвиста Бодуэна де Куртенэ, который сказал так: «Жопа» — не менее красивое слово, чем «генерал». Все зависит от употребления». Я думаю, он был прав. И потом, вы знаете, ведь наше ухо, привыкшее к классичности русского языка, само с удовольствием ловит любую возможность неприличного искажения слова, понятия, фамилии. Один мой товарищ, с которым мы одновременно сидели, но в разных рекреациях лагеря, старый еврей, хозяйственник, что-то украл у себя на заводе, носил фамилию Райзахер.
Так вот у него была кличка Меняла.
Я вас честно предупредил, поэтому желающие могут покинуть зал. А остальным я хочу прочесть стишок, который мы совсем недавно написали «вместе с Пушкиным», когда у нас в Израиле началась:
Зима. Крестьянин, торжествуя,
Наладил санок легкий бег.
Ему кричат: Какого х…?
Еще нигде не выпал снег!
Друзья мои, я вас вижу отсюда не всех, но слышу всех абсолютно. И многие смеются нервно. Я вас очень хорошо понимаю, это такой подсознательный страх за детей, внуков: они будут знать «ненормальную» лексику. Не думайте об этом. Наши дети и внуки обречены на полное познание великого и могучего, потому что русский язык проникает в них не только через посредников, каких-нибудь хулиганов в детском саду, но иногда просто прямо из воздуха.
У меня в Америке есть знакомая семья. Там матриархат: глава семьи — бабушка, закончившая филфак Петербургского университета. Дети работают, бабушка-филологиня целиком посвятила себя внуку. Он приехал в Америку в возрасте одного года, сейчас ему лет восемь-девять, у него прекрасный русский язык с большим словарным запасом, я знаю много семей, которые завидуют русскому языку этого мальчика.
И вот как-то они были в гостях. Внук читал наизусть первую главу «Евгения Онегина», все хвалили его бабушку.
Выходят из гостей, идут к машине, вторая половина декабря, гололед, и внук вдруг говорит: «Однако скользко на дворе, дай, пожалуйста руку, по крайней мере нае…немся вместе».
Меня часто спрашивают, как я отношусь к неформальной лексике из уст женщины. Это зависит от контекста. Так же, как в книге это зависит от вкуса автора, так и здесь — от вкуса произносительницы. Я знаю замечательных женщин, которые виртуозно ругаются матом, и очень вовремя.
И, кстати, именно женщины, а особенно старушки, более всего благосклонны к моим «проказам» на сцене.
Старушки мне легко прощают
все неприличное и пошлое,
Во мне старушки ощущают
их не случившееся прошлое.
Про лагерь
Сразу три российских издательства переиздали мою любимую книжку, которую я написал в лагере. Я очень дружил с блатными, и они так устроили, что, когда из санчасти уходило начальство, это было в десять вечера, они меня туда запускали, и я в таком довольно грязном полуподвальчике или в кабинете врача, где тоже нет особой гигиены, на клочках бумаги, а часто на обрывках газеты, на полях, записывал все, что услышал в лагере, все, что хотел записать.
Рукопись каждый день пополнялась и очень надежно пряталась. И я ходил по зоне веселый и бодрый. Наверное, слишком бодрый, потому что как-то замначальника по режиму, молодой лейтенант, с омерзением мне сказал: «Губерман, ну что ты все время лыбишься! Ты отсиди свой срок серьезно, когда вернешься — в партию возьмут».
Вы знаете, я был уверен, что о тайне этой книжки знают всего человек пять. Но однажды меня тормознул пахан нашей зоны, а зона большая, тысячи две с половиной, и пахан был очень солидный, матерый уголовник. Я его и раньше знал, но не общался в обычной лагерной жизни, потому что по иерархии мы были слишком далеко друг от друга.
Остановил он меня, припер: ты, говорит, книжку пишешь? Ну, говорю, пишу. Он: и все про нас напишешь?
— Да.
— И напечатаешь?
— Для этого и пишу.
Он говорит: «Мироныч, я вижу, ты нервничаешь, не нервничай, если ты все про нас напишешь и эту книжку напечатаешь, сразу просись обратно на эту же зону! Потому что второй раз в том же лагере жить гораздо легче».
Когда страна — одна семья,
все по любви живут и ладят;
Скажи мне, кто твой друг, и я
скажу, за что тебя посадят.
«Откуда у вас такой стойкий оптимизм?»
Вы знаете, здесь нет никакой моей заслуги, я думаю, что это у меня гормональное. Может быть, в отца… Он был советский инженер, чудовищно запуганный 37-м годом, 49-м, 52-м. И впал в такой отчаянный оптимизм…
Он шутил так. Например, когда он видел в 70-е годы, с кем я дружу и с кем я пью водку, он очень любил подойти к столу и сказать: «Гаринька, тебя посадят раньше, чем ты этого захочешь».
Несколько лет тому назад в Москве в Бутырской тюрьме с разрешения начальства была организована выставка московских художников и фотографов. Эта выставка была для зеков, была им доступна. А я был в Москве и хотел прийти на открытие.
Устроитель выставки, мой товарищ, попросил начальника тюрьмы: «У нас здесь сейчас проездом Игорь Губерман, хочет прийти, но у него израильский паспорт. Как тут быть?»
Начальник Бутырской тюрьмы сказал: «Губермана я пущу по любому паспорту и на любой срок».
Про власть и про свободу
Я не люблю любую власть,
мы с каждой не в ладу,
Но я, покуда есть что класть,
на каждую кладу.
Свобода очень тяжкая штука. Это твоя собственная ответственность, твой собственный выбор, непонятность куда идти, как поворачиваться… Свобода ужасно тяжкий груз. Насколько он тяжкий, видно по сегодняшней России.
Народа российского горе
С уже незапамятных пор,
Что пишет он *** на заборе,
Еще не построив забор.
Вы помните, как все это начиналось в марте 85-го года. И вы знаете, я целый год, наверное, не верил, что в России будет такое счастье, как свобода. И так я целый год писал стишки недоверчивые. Многие стишки того времени оказались живы.
Вожди России свой народ
Во имя чести и морали
Опять зовут идти вперед,
А где перед, опять соврали.
Я писал стишки, забыв всякую бдительность и осторожность, друзья звонили утром и вечером, стишки уходили в Самиздат. Советская власть, всевидящее око, наглости не выдержала.
И в самый разгар прав человека нас с женой вызвали в ОВИР, и дивной красоты чиновница сказала замечательные слова для эпохи законности: «Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде».
И вот это уже стишки израильские:
О жизни там
Я весь пропитан российским духом, и я на самом деле российский человек, и здесь уже не важно, что я еврей. Я помню, редактор журнала «Знание — сила» сказал мне: «Ты — самый русский автор, старик, куда ты едешь?» А там нас как бы и нет… Я имею в виду гуманитариев, писателей. Израильтяне нас просто не знают, разве что нескольких человек, которых переводили, или музыкантов, которые там выступают. А так мы живем в русской среде, чуть-чуть геттообразной.
«Отчего же вы не вернулись, когда стало можно?»
Я не хотел жить в России. Во-первых, это очень унизительно сегодня. И потом, при своем характере я бы тут же оказался где-нибудь на обочине, в марше несогласных. А так я и в Израиле с ними не согласен. И прекрасно себя чувствую.
Про любовь
Я отдельно прочитаю про любовь и отдельно про семью — это разные вещи.
В душе моей не тускло и не пусто,
И даму если вижу неглиже ,
Я чувствую в себе живое чувство,
Но это чувство юмора уже.
Про семью
Я в семейной жизни счастлив очень, уже 45 лет. Не знаю как жена, она у меня молчаливый человек. Во всяком случае, заполняя анкеты, я в графе «семейное положение» всегда пишу «безвыходное». Жена на меня часто обижается, но она и сама надо мной издевается.
Вот в мае прошлого года такая была история у нас дома.
В окно влетел голубь и затрепыхался по комнате, и жена мне кричит: «Гони! Гони его скорей! А то он на тебя насрет как на литературный памятник!»
О старости
В одной знакомой семье умирал старый еврей, он очень долго болел и однажды сказал своим близким, что сегодня ночью он умрет и хочет спокойно и достойно со всеми проститься. И на закате пришел к нему проститься его пожизненный друг, который на полгода его старше.
Пришел сам, обнялись, поцеловались — «прости, если что не так».
А потом пришедший так помялся и говорит: «А ты точно сегодня умрешь?»
Тот отвечает: «Точно».
Друг говорит: «Тогда у меня к тебе просьба, если ты сегодня умрешь, то почти наверняка ты завтра-послезавтра увидишь Его. И Он тебя может спросить обо мне. Так вот ты меня не видел и не знаешь».
К очкам прилипла переносица,
Во рту протезы как родные,
А после пьянки печень просится,
Уйти в поля на выходные.
Несколько лет назад была замечательная история в Лос-Анджелесе. Я выступал в зале человек на пятьсот, таком круглом, покатом, с хорошей акустикой. И я сказал: «Старость не радость, маразм не оргазм», и вот это очень редко, но бывает в небольших аудиториях, когда смех не только вспыхнул одновременно, но и погас одновременно, и в резко наступившей тишине какая-то женщина грубо и резко сказала своему мужу: «Вот это запомни!»
Время остужает плоть и пыл
И скрипит в суставах воровато;
Я уже о бабах позабыл
Больше, чем я знал о них когда-то.
Уже много лет, освежая программу новыми стишками, я читаю стихи о старости и наших старческих слабостях. И как-то в Питере на сцену падает запоздалая записка, в которой оказались дивные стихи:
«О Гарик, я в своих объятьях
тебя истерла бы в муку.
Как жаль — публично ты признался,
что у тебя уже ку-ку».
Приходит возраст замечательный
И постепенно усыпляющий,
Мужчина я еще старательный,
Но очень мало впечатляющий.
Но у меня есть и бодрые стишки, вы не думайте!
Зря вы мнетесь, девушки,
Грех меня беречь,
Есть еще у дедушки
Чем кого развлечь.
Я дряхлостью нисколько не смущен,
И часто в алкогольном кураже
Я бегаю за девками еще,
Но только очень медленно уже.
О самоиронии
«Игорь Миронович, вы выходите на сцену и смеетесь в первую очередь над собой. Человек, который смеется над собой, выглядит неуязвимым. Это кажущееся ощущение? Вы вообще обижаетесь на что-либо?»
Не обижаюсь я, точно. Да и трудно меня обидеть.
Есть замечательная лагерная пословица, очень жестокая, но верная: «Обиженных еб…т». Очень хорошая штука! «На обиженных воду возят» — более приличный вариант, но менее точный. Вы знаете, дружочек, это у меня чисто национальное. Здесь все очень просто. Еврейскому народу веками было свойственно над собой смеяться, в совершенно чудовищных, безвыходных обстоятельствах, и я думаю, что это спасало народ в целом за все тысячелетия длинной истории.
Есть совершенно гениальная еврейская притча, как во время погрома еврея распяли на воротах его дома, как Христа, и, когда ушли погромщики, его сосед, который не смел помочь, потому что боялся, вышел и говорит: «Больно?», а тот отвечает: «Только когда смеюсь».
Это, пожалуй, основополагающая наша черта. Миллионы наблюдательны в отношении соседа, но не в отношении себя. А евреи смеются даже над собой, и я очень многих таких знаю и думаю, это очень целебно.
Гарики Игоря Губермана о женщинах и любви
Поэт-сатирик Игорь Губерман знаменит своими искрометными четверостишьями — «гариками».
Вечные ценности, житейская мудрость, борьбу добра и зла в душе человека он подмечает просто великолепно.
Когда в семейных шумных сварах
Жена бывает неправа,
Об этом позже в мемуарах
Скорбит прозревшая вдова.
Предпочитая быть романтиком
Во время тягостных решений,
Всегда завязывал я бантиком
Концы любовных отношений.
Процесс эмансипации не сложен
и мною наблюдался много раз:
везде, где быть мужчиной мы не можем,
подруги ускользают из-под нас.
Блестя глазами сокровенно,
стыдясь вульгарности подруг,
девица ждет любви смиренно,
как муху робко ждет паук.
Давай, Господь, решим согласно,
Определив друг другу роль:
Ты любишь грешников? Прекрасно.
А грешниц мне любить позволь.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Судьбы случайное сплетение,
переплетенье рук и ног,
и неизбежное смятение,
что снова так же одинок.
Был холост — снились одалиски,
Вакханки, шлюхи, гейши, киски;
Теперь со мной живет жена,
А ночью снится тишина.
Идея найдена не мной,
но это ценное напутствие:
чтоб жить в согласии с женой,
я спорю с ней в её отсутствие.
Отменной верности супруг,
Усердный брачных уз невольник-
Такой семейный чертит круг,
Что бабе снится треугольник.
Завел семью. Родились дети,
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
А с ними — вовсе жизни нет.
Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы — прямо от природы.
Красоток я любил не очень
И не по скудности деньжат:
Красоток даже среди ночи
Волнует, как они лежат.
Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала
и переходим с ней на «ты»,
а после дарим очень мало.
С неуклонностью упрямой
Все на свете своевременно;
Чем невинней дружба с дамой,
тем быстрей она беременеет.
Наступила в душе моей фаза
Упрощения жизненной драмы:
Я у дамы боюсь не отказа,
А боюсь я согласия дамы.
Душой и телом охладев,
Я погасил мою жаровню:
Еще смотрю на нежных дев,
А для чего — уже не помню.
Мужику в одиночестве кисло,
тяжело мужику одному,
а как баба на шее повисла,
так немедленно легче ему.
Мужчина — хам, зануда, деспот,
Мучитель, скряга и тупица;
Чтоб это стало нам известно,
Нам просто следует жениться.
Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?
Кто ищет истину, держись
У парадокса на краю;
Вот женщины: дают нам жизнь,
А после жить нам не дают.
Всегда мне было интересно,
Как поразительно греховно:
Духовность женщины — телесна,
А тело — дьявольски духовно.
Бабы одеваются сейчас,
Помня, что слыхали от подружек:
Цель наряда женщины — показ,
Что и без него она не хуже.
Душой и телом охладев,
я погасил мою жаровню:
еще смотрю на нежных дев,
а для чего — уже не помню.
Учение Эйнштейна несомненно;
особенно по вкусу мне пришлось,
что с кучей баб я сплю одновременно,
и только лишь пространственно — поврозь.
Когда к нам дама на кровать
сама сигает в чем придется,
нам не дано предугадать,
во что нам это обойдется.
Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.
Процесс эмансипации не сложен
и мною наблюдался много раз:
везде, где быть мужчиной мы не можем,
подруги ускользают из-под нас.
На женщин сквозь покровы их нарядов
мы смотрим, как на свет из темноты;
увяли бы цветы от наших взглядов,
а бабы расцветают, как цветы.
Завел семью. Родились дети,
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
А с ними — вовсе жизни нет.
Всюду было сумрачно и смутно;
Чувством безопасности влеком,
Фима себя чувствовал уютно
Только у жены под каблуком.
Ключ к женщине — восторг и фимиам,
ей больше ничего от нас не надо,
и стоит нам упасть к ее ногам,
как женщина, вздохнув, ложится рядом.
Мы были тощие повесы,
ходили в свитерах заношенных,
и самолучшие принцессы
валялись с нами на горошинах.
Все нежней и сладостней мужчины,
женщины все тверже и железней;
скоро в мужиках не без причины
женские объявятся болезни.
Судьбы случайное сплетение,
переплетенье рук и ног,
и неизбежное смятение,
что снова так же одинок.
С той поры не могу я опомниться,
как позор этот был обнаружен:
я узнал, что мерзавка-любовница
изменяла мне с собственным мужем.
Блестя глазами сокровенно,
стыдясь вульгарности подруг,
девица ждет любви смиренно,
как муху робко ждет паук.
Мужику в одиночестве кисло,
тяжело мужику одному,
а как баба на шее повисла,
так немедленно легче ему.
Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы.
Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.
Когда в семейных шумных сварах
Жена бывает неправа,
Об этом позже в мемуарах
Скорбит прозревшая вдова.
Всюду плачется загнанный муж
на супружества тяжкий обет,
но любовь — это свет наших душ,
а семья — это плата за свет.
Идея найдена не мной,
но это ценное напутствие:
чтоб жить в согласии с женой,
я спорю с ней в её отсутствие.
Мужчина — хам, зануда, деспот,
Мучитель, скряга и тупица;
Чтоб это стало нам известно,
Нам просто следует жениться.
Трепещет юной девы сердце
над платьев красочными кучами:
во что одеться, чтоб раздеться
как можно счастливей при случае?
Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала
и переходим с ней на «ты»,
а после дарим очень мало.
Ах, юность, юность! Ради юбки
самоотверженно и вдруг
душа кидается в поступки,
производимые из брюк.
Спеши любить, мой юный друг,
волшебны свойства женских рук:
они смыкаются кольцом,
и ты становишься отцом.
Всегда мне было интересно,
Как поразительно греховно:
Духовность женщины — телесна,
А тело — дьявольски духовно.
Любил я книги, выпивку и женщин
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен,
Теперь уже на книги нету сил.
Опять весной мечты стесняют грудь,
весна для жизни — свежая страница.
И хочется любить кого-нибудь,
но без необходимости жениться.
Добро со злом природой смешаны,
как тьма ночей со светом дней;
чем больше ангельского в женщине,
тем гуще дьявольского в ней.
Кто ищет истину, держись
у парадокса на краю;
вот женщины: дают нам жизнь,
а после жить нам не дают.
С той поры не могу я опомниться,
как позор этот был обнаружен:
я узнал, что мерзавка-любовница
изменяла мне с собственным мужем.
===============================================
Игорь Губерман родился в Харькове.
В конце 1950-х познакомился с А. Гинзбургом, издававшим один из первых самиздатских журналов, а также с рядом других свободолюбивых философов, деятелей литературы, изобразительного искусства.
Писал научно-популярные книги, но все активнее проявлял себя как поэт-диссидент. В своем «неофициальном» творчестве использовал псевдонимы, например И. Миронов, Абрам Хайям. В 1979 году был арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы по сфабрикованному делу. Попал в лагерь, где вел дневники. В период ссылки, на базе этих дневников была написана книга «Прогулки вокруг барака».
В 1984 году поэт вернулся из Сибири. Долго не мог прописаться в городе и устроиться на работу. В 1987 году эмигрировал из СССР, с 1988 года живёт в Иерусалиме. Часто приезжает в Россию и Украину, выступая на поэтических вечерах.
привет! Книги об истории женщин и алкоголе
В честь Месяца женской истории и поскольку в этом месяце мы проводим две связанные программы (подробности ниже), мы хотели подчеркнуть роль женщин в производстве и потреблении алкоголя.
Ниже приведены несколько книг, которые станут отличным чтением в этом месяце!
Хотите узнать больше об истории женщин и алкоголя? Ознакомьтесь с другими книгами из нашего списка для чтения здесь.
Напитки для девочек: всемирная история женщин и алкоголя Мэллори О’Мира
Для начала давайте углубимся в «Девчачьи напитки», книгу, в которой рассказывается об истории алкоголя, о том, почему употребление алкоголя считается гендерным актом и почему бары долгое время считались «местами для мужчин», хотя без женщин они, возможно, и не даже существуют. Это история женщин-дистилляторов, пьющих и пивоваров, сыгравших важную роль в создании и потреблении алкоголя, начиная с древнего Шумера и до наших дней.
Понравилась эта книга и хотите узнать больше? Присоединяйтесь к нам в пятницу, 25 марта, в 18:00, чтобы принять участие в виртуальной панели «Месяц женской истории», на которой обсудят историю женщин и алкоголя с участием: автора Мэллори О’Мира; Шантель Колумна, соучредитель и генеральный директор пивоваренной компании Novel Strand в Денвере; Ники МакТэг, генеральный директор винодельни Infinite Monkey теоремы в Денвере; и Дон Ричардсон из Rising Sun Distillery.
Напиток: Интимные отношения между женщинами и алкоголем Энн Доусетт Джонстон
В этой книге обсуждается другая сторона женщин в алкоголе: стремительный рост злоупотребления алкоголем среди женщин. Затрагивая такие темы, как вождение в нетрезвом виде, «пьянство» (решение ограничить прием пищи для употребления большого количества алкоголя) и проблемы со здоровьем, связанные с употреблением алкоголя, Джонстон исследует, как сама алкогольная промышленность усугубляет эти проблемы, ориентируя маркетинговые стратегии и продукты исключительно на женщин. . Этому росту способствовали психологические, социальные и производственные факторы, и Дринк исследует их все с помощью глубоких исследований, интервью и истории своей собственной борьбы с алкоголем.
Вдова Клико: история империи шампанского и женщины, которая ею управляла Тилар Дж. Маццео
Биография Барб-Николь Клико Понсарден, дальновидной молодой вдовы, построившей империю шампанского, стала легендой и стала легендой.
показал миру, как жить стильно, The Widow Clicquot — это увлекательное путешествие по процессу превращения шампанского в то, чем оно является сегодня.
Краткая история пьянства: как, почему, где и когда человечество развлекалось от каменного века до наших дней Марк Форсайт
Когда речь идет об алкоголе, обязательно присутствует и опьянение! Почти в каждой культуре на Земле есть выпивка, но в каждом веке и в любом месте пьянство немного отличается. Это может быть религиозное, сексуальное, для королей или крестьян, подношение предкам или просто способ отметить конец рабочего дня. «Краткая история пьянства» прослеживает связь человечества с алкоголем, начиная с наших предков-приматов и заканчивая запретом США.
Movers and Shakers: советы от женщин, меняющих алкогольную промышленность Хоуп Юинг
Movers and Shakers содержит отраслевые советы и подсказки, урок истории напитков, личные анекдоты и призыв к действию. Это феминистский взгляд на профессиональные проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и на то, как они прокладывают путь, создавая более инклюзивный и устойчивый мир, полный вкусных напитков.
Здесь автор Юинг ищет женщин-лидеров, наставников и первопроходцев алкогольной индустрии и просит их поделиться своими историями, деловыми советами и идеями.
Дайте мне свободу и дайте мне выпить!: 65 коктейлей в знак протеста против самых диковинных законов Америки об алкоголе, автор C. Jarrett Dieterle
Хотя книги с рецептами коктейлей — это весело, «Дай мне свободу и дай мне выпить!» сочетает рецепты с историей, чтобы познакомить вас с некоторыми устаревшими, причудливыми и смехотворными законами, которые все еще существуют сегодня, спустя 89 лет после окончания сухого закона. Например: в Нью-Мексико запрещена маргарита за 1 доллар; в Юте коктейли должны смешиваться за барьером, называемым «сионским занавесом»; и счастливые часы в Массачусетсе запрещены с 1984.
Бросить курить как женщина: радикальный выбор не пить в культуре, одержимой алкоголем Холли Уитакер
Список о женщинах и алкоголе был бы полным без трактата о воздержании от употребления алкоголя.
Это именно то, что предлагает здесь Уитакер: книга о нашем помешанном на алкоголе мире, мире, в котором никто никогда не ставит под сомнение вездесущность алкоголя, а вместо этого задается вопросом, почему кто-то не пьет. Хотя наше общество одержимо здоровьем и благополучием, мы поддерживаем алкоголь как своего рода волшебный эликсир, а это совсем не так. Подпитываемая феминизмом, Уитакер, одновременно честная и остроумная, рассматривает культуру употребления алкоголя и предлагает дорожную карту отказа от алкоголя, чтобы жить лучше.
Прочтите дополнительную информацию по этой теме здесь.
Присоединяйтесь к нам для участия в виртуальной программе, показ документального фильма о проекте лесбийских баров и вопросы и ответы: пятница, 11 марта, 15:00: проект лесбийских баров направлен на то, чтобы отпраздновать, поддержать и сохранить несколько оставшихся лесбийских баров в США. Присоединяйтесь к нам для участия в виртуальной программе, которая включает в себя 20-минутный просмотр документального фильма с подробным описанием проекта, а затем вопросы и ответы с директорами и основателями Эрикой Роуз и Элиной Стрит.
Ознакомьтесь с этими изданиями и присоединяйтесь к нам виртуально на этих двух замечательных программах, посвященных Месяцу женской истории!
Лучшие книги о выпивке и о том, что с ними пить
Сочетания подходят не только для вина и сыра. Ниже представлены 10 отличных книг о выпивке, а также напитки, предложенные автором для употребления во время чтения.
1) Book: The Widow Clicquot
Author: Tilar J. Mazzeo
What to drink: Veuve Clicquot NV Brut
Reading about the Widow Clicquot’s tenacity adds a new edge to ее дико популярное шампанское. В 1805 году молодая вдова взяла на себя управление разваливающимся французским шампанским домом, за которого она вышла замуж, и вернула ему его нынешнюю славу. Она произвела изменения во всем шампанском, изобретя ремюаж (просеивание) метод отделения винного осадка. Читая эту книгу, автор Тилар Дж. Маццео предлагает пить невинтажное брют Вдовы Клико, поскольку это шампанское «сделало знаменитым желтое Клико», объясняет она.
Но тем, кто готов раскошелиться, Маццео рекомендует Cuvée St. помогли сделать ее знаменитой».
Изображение. Итальянская супертосканская винная революция 1970-х годов. История вина Antinori, одного из старейших семейных предприятий в мире, восходит к концу 1300-х годов. Написанная маркизом Пьеро Антинори, управляющим виноградником, эта книга рассказывает историю вина, которое принесло винограднику международную известность, и к этому он предлагает сочетание: «Антинори Тиньянелло 2012 года — идеальное вино, которое можно пить с моей книгой. Мало того, что вино является тезкой названия книги, оно представляет собой истинное величие, которое может обрести форму, если мы применяем правильное сочетание таланта, страсти и преданности делу».
Изображение любезность Tignanello
3) Книга: The Brewer’s Tale
Автор: William Bosthick
What To Doply Wears enshiack henled henled henled henled henled henled henled henled henled henled henled henled henled henled henset en henset en henset en henset en henset en henset en henset en henset henset en henshost henshost.
путешествие во времени, чтобы узнать о древнем прошлом пивоварения в мире, вернуться в древний Вавилон и проследить методы и философию пивоварения в наши дни. Боствик объясняет: «Большинство сортов пива и пивных стилей, которые я исследовал в течение 9 лет,0059 The Brewer’s Tale больше не существует, поэтому я сделал их сам, некоторые с большим успехом, чем другие. Есть причина, по которой такие смеси, как кислый грог викингов со вкусом мха, не занимают много места в местном баре. Но по мере того, как крафтовые пивовары ищут вдохновения во все более и более странных уголках времени и пространства, некоторые из этих старых стилей вновь появляются в производственных масштабах. Один из лучших творчески анахроничных пивоваров — Dogfish Head. Попробуйте их Ta Henket, основанный на древнем египетском рецепте с использованием пшеницы, ромашки и плодов пальмы дум. Это прекрасный и питкий первый шаг назад во времени, хлебный и кисло-сладкий, с легким травянистым и белым цветочным ароматом».
0003
Image courtesy of The Brewer’s Tale
4) Book: For the Love of Wine
Author: Alice Feiring
What to drink: Iago’s Wine Chardaki Chinuri
In ее новая книга, автор Элис Фейринг, рассказывает об истории виноделия Грузии, охватывая древнее, советское и современное влияние на грузинское вино и виноделов. Помимо понятия терриории, на вкус вина влияет множество факторов, и здесь Фейринг акцентирует внимание на важности винодела, особенно местных грузинских виноделов. Что касается чтения и питья, то в главе 8 Фейринг рассказывает о том, как провел Йом-Кипур в Грузии, наслаждаясь вином Чинури с виноделом Яго Битаришвили: «Идеально читать Йом-Кипур и Чинури, когда пьете «Винный контакт кожи» Яго Чин, который занимает видное место в этой главе. Встреча с ним через вино делает веселье еще глубже».
Изображение любезно предоставлено для любви к вину
5) Книга: Библия пива
Автор: Jeff Alworth
What To To Price: Cask Ale
9
99999999999999999999999999999999999999999999999999999999999999999 Библия — это подробное руководство с жизненно важными показателями каждого сорта пива в мире.
Автор Джефф Алворт не дает конкретных рекомендаций по пиву, но предлагает: «Поскольку пиво лучше всего пить в пабе, а паб не может быть таким восхитительным, как английский паб (или, для наших американских целей, английский паб). в стиле паб), я бы сказал, что самые лучшие условия включают пинту бочкового эля, уютный уголок, деревянные панели и, возможно, потрескивающий поблизости огонь. подойдет паб, а хорошим компаньоном послужит любое сессионное слабоалкогольное пиво. Если не бочковой эль, то в крайнем случае подойдет хеллес, портер или сэзон. твой мозг слишком затуманен, чтобы влезть в мою слишком длинную экзегезу о лучшем в мире ферментированном напитке».
Изображение предоставлено The Beer Bible
6) Книга: Выпей!
Автор: Дэвид Уондрич
Что пить: Prescription Julep
Историк напитков Дэвид Уондрич получил премию Джеймса Берда за глубокое исследование истории американских коктейлей и ода отцу миксологии Джерри Томасу.
Во время чтения Уондрич предлагает проглотить следующее: «Я бы порекомендовал джулеп по рецепту, как я его называю — рецепт, который я нашел в выпуске журнала 9 за 1857 год.0059 Harper’s Monthly и расшифровано с аптекарской латыни, на которой оно было написано (вы найдете его на стр. 195 второго издания Imbibe за 2015 год). Коньяк, ржаной виски, сахар, мята и снежный лед — в нем есть все основные группы продуктов, особенно если добавить порцию хорошего, ароматного ямайского рома, как я люблю. «Жулеп по рецепту» пьянящий, сложный, роскошный, старомодный и совершенно выигрышный — все качества, к которым я стремился в своем творчестве, и, по крайней мере, некоторые из них, по крайней мере, мне нравится думать, что я достиг».0003
Изображение предоставлено Впитать!
7) Книга: Wine & War
Автор: Don и Petie Kladstrup
Что выпить: 1943 Clos Du Maréchal
. Spoils of War Зачастую. культура страны, а также ее земля, оба из которых являются неотъемлемой частью вина.
В своей книге «Вино и война » Дон и Пити Кладструп рассказывают историю французских виноделов, павших под нацистской Германией, и о том, как они нашли находчивые и рискованные способы продолжения производства вина. «Если есть одно вино, которое отражает дух и смысл истории нашей книги, это будет вино 19-го века.43 Кло дю Марешаль. Был изготовлен только один урожай этого вина, названный в честь маршала Петена, который в качестве главы государства возглавлял коллаборационистское правительство в Виши. Вино из этого единственного урожая исчезло, часть его была выпита, а большая часть была перемаркирована из-за смущения по поводу его связи с Виши. Но большая его часть была скуплена на аукционе ассоциацией французских ветеранов в пользу тех из их числа, кто пострадал на войне. Почти все решили, что вино исчезло. А потом, всего несколько лет назад, нам позвонил друг. Несколько бутылок 1943 Clos du Maréchal были обнаружены в подвалах патриарха Pere et Fils в Боне. Для всех это стало неожиданностью, если не шоком.
Даже Патриарх не понимал, что он все еще в их гигантских пещерах. Мы поехали в Бон, и нам посчастливилось купить пару бутылок. Когда мы попробовали вино, это было откровением. Гладкая и шелковистая, она оказалась намного моложе и свежее, чем мы ожидали. Если вам случится найти бутылку на рынке, вооружитесь адекватным кредитным лимитом или овердрафтом. Сегодня вино из этого участка разливается в бутылки как Dames Hospitalieres (из Hospices de Beaune)».0003
Изображение предоставлено Wine & War
8) Книга: ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ПАРИЖА
Автор: Джордж М Табер
Что выпить: Cabertet SAUVIGNON. Valley
Джордж М. Табер был свидетелем дегустации 1976 года, которая навсегда изменила мировое восприятие вина California Napa Valley. В ходе слепой дегустации Бордо и Напы французские винные эксперты выбрали американский сок в категориях как красного, так и белого. Совет Табера, чтобы полностью изучить эту книгу: «Я предлагаю вам просто купить французские (бордо) и калифорнийские (долина Напа) вина по сопоставимым ценам.
красное каберне совиньон и белое шардоне. Было бы хорошо иметь сопоставимый возраст. Если вы хотите немного повеселиться, вы можете провести слепую дегустацию всего нескольких вин. Большинство людей никогда не имели опыта быть судьей в слепой дегустации. Так что они чему-то учатся в процессе. Я обычно делаю это только с одним французским красным и белым и одним калифорнийским красным и белым. Это не дорого, потому что вы только делаете дегустацию. Вы можете налить только около унции на человека, что означает, что вы можете получить 25 образцов из бутылки».
Изображение предоставлено ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ПАРИГА
9) Книга: Whisky Women
Автор: напиток джентльмена, но, как это ни парадоксально, выживание сегодняшнего виски во многом обязано женскому лидерству. В Whiskey Women Фред Минник рассказывает вдохновляющие истории о различных женщинах, которые поддерживали индустрию виски на плаву. Он рассказывает об Элизабет Бесси Уильямсон, которая стала владельцем шотландской винокурни Laphroaig Distillery и которая в конечном итоге стала чемпионом шотландского виски в США.
Читая, Минник предлагает пить «Bushmills», «Laphroaig» или «Maker’s Mark» из-за женского влияния на все три. Без женщин их бы сегодня здесь не было».
Изображение предоставлено Whiskey Women
10) Книга: Смелость хмеля
Автор: Tom Acitelli
What To Drink: Anchorty Liborty Ar. Пивоварня Anchor в 1965 году, а в 1978 году президент Джимми Картер легализовал домашнее пивоварение. Автор Том Ацителли рассказывает об этих и других историях в книге «Смелость хмеля», , в которой рассказывается о ключевых фигурах и моментах в истории американского пива. Во время чтения Ачителли предлагает потягивать Anchor Liberty Ale, «потому что это пиво, дебютировавшее в 1975 (названное в честь 200-летия знаменитой поездки Пола Ревира), вероятно, является самым влиятельным пивом американского производства за последние полвека, за, пожалуй, прискорбным исключением Miller Lite. Почему Liberty Ale так влиятельна? Потому что это породило современный поворот к более горьким релизам.